КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
Усиление Московского княжества
Осложнения возникли на южных рубежах Московского княжества. Летопись сообщает, что в декабре 1371 г. Дмитрием была послана рать под командованием князя Дмитрия Михайловича Боброка Волынского, которая нанесла поражение на Скорнищеве рязанскому князю Олегу Ивановичу[1]. Речь идет не о порубежной стычке, а о специально организованном походе московских войск под стены Переяславля Рязанского[2]. Если о причинах или поводах конфликта приходится лишь гадать, строя более или менее вероятные допущения, поскольку этот факт плохо вписывается в общую картину московской политики тех лет[3], то конкретные результаты его известны: Олег Рязанский бежал, и Рязань занял союзный Москве Владимир Пронский[4]. Впрочем, в начале 1372 г. Олег изгнал Владимира и вернул себе рязанский стол[5]. Дмитрий Иванович отказался от повторного вмешательства в рязанские дела, и между Москвой, Пронском и Рязанью были установлены мирные отношения[6].
Отказ московского правительства от поддержки Владимира Пронского в его конфронтации с Олегом Рязанским был вызван объективной причиной. Ранней весной 1372 г. Михаил Тверской возобновил военные действия. Хотя за несколько месяцев до этого Ольгерд Литовский заключил мир с Москвой, на стороне тверского князя вновь выступили литовские полки. Правда, сам Ольгерд в военных операциях участия не принял, но вместо него действовали его брат Кейстут, сын Андрей Полоцкий и другие литовские князья[7]. 4 апреля Михаилу Тверскому неожиданным ударом удалось захватить г. Дмитров. Посад города и окрестные села были сожжены, население уведено в плен. 7 апреля литовские князья появились под стенами Переяславля. Самого города они взять не смогли, но сожгли посад и села, захватили много пленных и имущества, а, чтобы нанести больше убытка населению, "скоты ихъ исколота"[8]. Затем тверская и литовская рати соединились и пошли к Кашину. Кашинский князь вынужден был признать себя вассалом Михаила Тверского[9]. В результате этих нападений Михаилу Александровичу, по-видимому, удалось в некоторых волостях великого княжества Владимирского вновь посадить своих наместников, о которых говорит летопись под 1374 г.[10] К наместнику Михаила перешло и управление новгородским Торжком.
В возникшей ситуации великий князь Дмитрий решил прежде всего скрепить родственный союз с Владимиром Андреевичем. Новый зять великого князя литовского Владимир до сих пор действовал вместе со старшим братом, но изменение обстановки могло повлечь за собой и изменение княжеских отношений, тем более что теперь на стороне Владимира мог оказаться Ольгерд. Дошедший, правда в дефектном виде, текст этого соглашения[11] свидетельствует, что между Дмитрием и Владимиром существовали некоторые трения. Так, великий князь посылал своих данщиков в удельные волости Владимира Перемышль и Ростовец, а также в отданный ему Козлов Брод без согласия удельного князя. Очевидно, необходимость выплаты большого выхода Мамаю заставляла Дмитрия действовать самоуправно на территориях, юридически ему не принадлежавших. Договор между братьями прекращал такую практику[12]. Владимир, как и прежде, считался вассалом Дмитрия, он обязался блюсти под ним его удел и великое княжение, которое они вместе должны были еще "найти", т.е. восстановить власть Дмитрия на всей его территории. Со своей стороны великий князь обязывался не вступаться в удел Владимира и соблюдать его права на него. Чтобы сделать двоюродного брата более заинтересованным в удержании за Москвой великого княжения, Дмитрий передал ему Дмитров и Галич. Передача именно этих центров Владимиру Андреевичу объясняется тем, что по материнской линии он был потомком дмитровско-галицких князей[13].
Между тем захват Торжка Михаилом Тверским вызвал ответные действия новгородцев. Их отряд выступил к Торжку, занял его, изгнал тверского наместника, а бывших тут тверичей пленил и ограбил. Тогда к Торжку подступил Михаил Тверской и предъявил ультиматум: выдать грабителей и вновь принять тверского наместника, иначе — война. Новгородцы и новоторжцы предпочли бой. Он закончился их полным поражением. Тверичи заняли Торжок и устроили там настоящую резню и погром. Срывали даже серебряные оклады с икон, а потом подожгли город[14]. "Ни от поганых не бывало такового зла",— записал новгородский летописец[15].
Напуганные разгромом Торжка, новгородцы не решились продолжить борьбу против Михаила. Они прислали к нему посольство, которое предлагало мир всего на двух условиях: возврат пленных и сведение с Торжка и его волостей тверских наместников[16]. Михаил Александрович пошел на мир не сразу[17]. По меньшей мере в течение нескольких месяцев он удерживал Торжок за собой.
Успехи Михаила Тверского активизировали его главного союзника Ольгерда. Летом 1372 г. тверичи и литовцы предприняли третий поход на Москву. Во второй половине июля их войска соединились на р. Оке под Любутском[18]. Новое объединенное выступление противников не застало врасплох московское правительство. Видимо, теперь оно заранее собирало информацию об их военных планах. Дмитрий успел собрать войска и двинулся с ними к Любутску. В стычке со сторожевым полком Ольгерда москвичи одержали верх и заставили полк отступить[19]. Затем московская и литовско-смоленско-тверская рати сошлись у глубокого оврага. Простояв у него несколько дней, не решившись первыми начать нападение, враждующие стороны заключили мир и увели свои полки[20].
Предварительные условия Любутского мира изложены в дошедшем до наших дней документе. Это перемирная грамота между Ольгердом, Кейстутом, смоленским князем Святославом, тверским князем Михаилом и Дмитрием Ольгердовичем Брянским, с одной стороны, и Дмитрием Ивановичем, Владимиром Андреевичем, Олегом Рязанским, Владимиром Пронским и Романом, очевидно Новосильским,— с другой. Перемирие заключалось на три месяца: с госпожина заговенья до Дмитриева дня, т.е. с 31 июля по 26 октября[21]. Уже сама дата начала перемирия наталкивает на мысль, что составление грамоты связано с "любутским стоянием". Оно приходится как раз на вторую половину июля: Михаил Тверской выступил из Твери на соединение с Ольгердом 12 июля[22], следовательно, через несколько дней он был под Любутском. Правда, последний исследователь этого докончания Л.В. Черепнин считал, что события под Любутском относятся к июню 1372 г., а сама грамота должна датироваться 1371 г.[23]. Но июнь (вместо июля) стоит по описке в поздних летописных сводах[24], а заключение Черепнина о том, что первая из упоминаемых в Описи архива Посольского приказа 1626 г. двух копий с договорных грамот московского правительства с Ольгердом ("докончалная грамота Олексея митрополита всеа Русии с послы великого князя Ольгерда, как они приходили к великому князю Дмитрею" и "грамота докончальная Ольгердова с великим князем Дмитреем Ивановичем под Любуцком") соответствует рассматриваемому документу, а вторая нет, является спорным[25]. Дело в том, что сохранившееся докончание прямо названо в Описи 1626 г.[26] и едва ли может быть сближено с одной из недошедших копий XV в.[27]
Если же обратиться к тексту докончания, то обращает на себя внимание одна из его статен: "А что князь Михаило на первомъ перемирье, на другомъ, и на третьемъ которая будетъ мъста пограбил в нашей очинъ, в великом княженьн, а то князю великому Олгърду мнъ чистити, то князю Михаилу по исправъ подавати назад, по докончанью князя великого Олгърда"[28]. Кусочек статьи о "перемириях" процитировал Черепнин, но, уклонившись от разбора того, что же следует понимать под "первым" перемирием грамоты, "другим" и "третьим", ограничился общим замечанием: "имеется в виду нарушение ряда договорных грамот о перемирии, начиная с 1368 г."[29]. Между тем проведенное выше рассмотрение московско-литовских отношений конца 60-х — начала 70-х годов показывает, что до стояния под Любутском московское правительство заключало соглашения с Ольгердом трижды: в конце 1368 г. после "первой Литовщины", в декабре 1370 г. и в июне 1371 г. Уже после этих соглашений Михаил Тверской совершал нападения на территорию великого княжения Дмитрия Ивановича: в "другую Литовщину", в апреле 1371 г. и в апреле 1372 г. Следовательно, сохранившаяся московско-литовская перемирная грамота, зафиксировавшая в процитированной статье все эти события, могла быть составлена только в 1372 г. после похода Ольгерда к Любутску.
Установив дату документа, можно извлечь из него ряд важных свидетельств, характеризующих обстановку лета 1372 г. Прежде всего обращает на себя внимание состав союзников противоборствовавших князей. На стороне Ольгерда по-прежнему выступают тверской и смоленский князья, а также брянский князь — его сын. Очевидно, что к лету 1372 г. Брянск находился под полным контролем Литвы. На стороне Дмитрия его брат Владимир, а также рязанский, пронский и новосильский князья. Последнее означает, что московской дипломатии удалось расширить крайне важную для себя союзно-вассальную коалицию князей, чьи владения прикрывали центральные русские области с юга. Видимо, уже в этот период московское правительство учитывало возможность обострения отношений не только с Литвой, но и с Ордой.
Впрочем, в 1372 г. Дмитрий вполне признавал Мамая и стремился использовать его в борьбе с Тверью. Об этом прямо свидетельствует статья докончания: "А что пошли в Орду ко царю люди жаловатися на князя на Михаила, а то есмы въ божьи воли и во царевъ, как повелитъ, так ны дъяти, а то от нас не вызмъну"[30]. Ясно, что ожидались какие-то санкции Орды в отношении тверского князя. Согласно перемирной грамоте Михаил Александрович должен был свести с территории великого княжения всех своих наместников и волостелей, не "пакостить" и не "грабить" великого княжения, а захваченное ранее — вернуть. В противном случае великий князь Дмитрий и его союзники "ведались" с ним сами, литовские князья не должны были "вступаться" за Михаила.
Все требования к тверскому князю основывались на презумпции московской стороны, что великое княжение — "наша отчина", и, судя по тому, что такая терминология употреблена в тексте официального дипломатического акта, литовская сторона признавала (или вынуждена была признавать) это право московского князя.
Весьма интересна заключительная фраза грамоты, по сути дела приписка к договору: "А со Ржевы до исправы не сослати". Кто кому должен был уступать Ржеву? Следует напомнить, что по крайней мере во второй половине 1370 г. Ржева была в руках Дмитрия Ивановича. В 1376 г. Ржева уже литовская[31]. Следовательно, переход Ржевы под власть Ольгерда совершился между 1371 и 1376 гг. Как раз на этот хронологический промежуток и приходится московско-литовское соглашение со статьей о Ржеве. Становится очевидным, что речь в перемирной грамоте идет о московских наместниках, которые еще сидели в самой Ржеве и ее волостях и должны были уйти, когда произойдет "исправа", т.е. будут выполнены какие-то условия для заключения уже длительного мира[32]. Поскольку в тексте грамоты о Ржеве ничего не говорится, о ней упоминается только в приписке, делается также ясным, что Ржева была объектом внимания другого, более раннего московско-литовского докончания. Скорее всего, речь должна идти не о перемирии конца 1370 г., а о мирном договоре 1371 г., по которому Ржева возвращалась Ольгерду, а тот скреплял мирные отношения выдачей замуж своей дочери за князя Владимира. Как известно, их брак состоялся, а с передачей Ржевы Литве московское правительство не спешило.
Согласно летописи, вернувшись из-под Любутска в Москву, Дмитрий отправил посольство в Орду. Возможно, именно это посольство и имелось в виду в перемирной грамоте. Во всяком случае, если эта грамота и была составлена в связи с "любутским стоянием", то совсем необязательно, что она и оформлена была под Любутском. Это могло произойти и в Москве. Но где бы ни была написана грамота, если верно заключение о тождестве посольств в Орду, о которых говорят докончание и летопись, то введение в договор оговорки относительно будущих результатов переговоров людей Дмитрия Московского в Орде ("то от нас не в-ызмъну") весьма симптоматично. Дело в том, что, по сообщению летописи, Дмитрий направил к Мамаю своих киличеев "со многымъ сребромъ" с целью добиться выдачи за деньги Москве находившегося с лета 1371 г. в Орде старшего сына Михаила Тверского Ивана[33]. И этот маневр московской дипломатии имел полный успех. В середине ноября 1372 г. тверской княжич был привезен в Москву и брошен в темницу[34]. А примерно через полтора месяца кашинский князь Михаил Васильевич разорвал вассальный договор с Михаилом Тверским и ушел от него в Москву, а оттуда в Орду[35]. Московское правительство старалось различными средствами добиться политической изоляции и капитуляции тверского князя. Видимо, с целью укрепления московско-новгородского союза и изменения новгородско-тверских отношений, несколько стабилизированных переговорами новгородского посольства в Твери после взятия Торжка, в марте 1373 г. в Новгород приехал князь Владимир Андреевич[36]. Он оставался там в течение трех 6 половиной месяцев, когда вести о грядущей рати заставили его в соответствии с договором 1371 г. покинуть Новгород.
автор статьи В.А. Кучкин
[1] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 98-99.
[2] Скорнищево было расположено у города Переяславля (Новой Рязани) (ДДГ, № 19, с. 54).
[3] Соловьев С.М. Указ. соч., кн. II, т. 3—4, с. 273; Иловайский Д.И. Указ. соч., с. 162—163; Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 235—237, прим. 5 на с. 235 и прим. 1 на с. 236; Черепнин Л.В. Образование..., с. 596; Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. М., 1965, с. 213.
[4] ПСРЛ, т. XV. вып. 1, стб. 99.
[5] Там же, стб. 100.
[6] ДДГ, № 6, с. 22 (упоминание о докончании и любви между великим князем Дмитрием, Олегом Рязанским и Владимиром Пронским).
[7] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 99; т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 297.
[8] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 99. Дата взятия Переяславля — ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 297.
[9] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 100.
[10] Там же, стб. 105, последнее известие статьи 6881 г.
[11] ДДГ, № 7. He входя здесь в подробное рассмотрение всех аргументов, на основании которых исследователи относят этот документ к различным датам в пределах 1359—1375 гг., следует указать на следующие особенности договора, которые сужают его датировку. В источнике упоминаются дети князя Владимира Андреевича (ДДГ, № 7, с. 24), что по меньшей мере может свидетельствовать о женитьбе Владимира. Она, как известно, состоялась в начале 1372 г. В договоре двойственно решается вопрос о великом княжении: с одной стороны, великое княжение за Дмитрием Ивановичем, с другой — ему предстояло его "найти". Такая ситуация могла иметь место до 16 января 1374 г. Следовательно, договор был заключен между началом 1372 г. и 16 января 1374 г. В указанных хронологических пределах логичнее всего остановиться на первой половине 1372 г., когда Тверь и Литва добились наибольших успехов в борьбе с Москвой и тверской князь установил свой контроль над частью великокняжеской территории.
[12] "А что переже сего... [Пере]мышль, в Растовець, в Козловъ Бродъ, тъмъ мя... отъетупил... данщиковъ ти, господине, своих в та мъста не слати" [ДДГ, № 7, с. 23; ср. № 11, с. 31 (текст относительно взимания дани в этих волостях)].
[13] Кучкин В.А. Из истории..., с. 370, 378.
[14] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 101—102; НПЛ, с. 371—372.
[15] НПЛ, с. 372.
[16] ГВНП, № 17, с. 33.
[17] Там же, № 18, с. 33—34. Договор был заключен не ранее марта 1373 г., поскольку в его тексте фигурирует новгородский посадник Юрий Иванович, тогда как посольство 1372 г. привезло предложения от посадника Михаила. Вероятно, он был оформлен вскоре после московско-тверского докончания от 16 января 1374 г., которым регулировались и новгородско-тверские отношения.
[18] О местоположении Любутска см.: Любавский М.К. Областное деление..., карта (Любутск на р. Оке несколько ниже Алексина).
[19] ПСРЛ, т. XVIII, с. 113.
[20] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 103—104.
[21] ДДГ, № 6, с. 21-22.
[22] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 103; т. V, с. 233; т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 300.
[23] Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы..., ч. 1, с. 46, 49.
[24] Там же, с. 46, прим. 136 (в Симеоновской летописи, па которую здесь также сослался Л.В. Черепнин, даты нет — см. ПСРЛ, т. XVIII, с. 113).
[25] Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы..., ч. 1, с. 49; ср.: Опись архива Посольского приказа 1626 года. М., 1977, ч. 1, с. 34, л. 4 об.— 5; с. 35, л. 6.
[26] Опись архива..., с. 34, л. 4.
[27] По-видимому, первая из указанных копий была действительно снята с текста июньского соглашения 1371 г., заключенного литовскими послами в Москве. Вторая, скорее всего, представляла текст не перемирия, а мира, заключенного после стояния под Любутском.
[28] ДДГ, № 6, с. 22.
[29] Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы..., ч. 1, с. 47.
[30] ДДГ, № 6, с. 22. Выражение "въ божьи воли и во царевъ" интересно сопоставить с фразой второго докончания Дмитрия с Владимиром Андреевичем: "аж да... пожалуеть нас богъ, наидемъ тобъ, князю великому, великое..." (ДДГ, № 7, с. 23). Не содержит ли вторая фраза намека на ту поездку в Орду, которая указана в неремирной грамоте?
[31] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 116.
[32] Предположение об уходе из Ржевы литовских наместников влечет за собой признание, что в 1371 или 1372 г. Ржева отошла к Литве, а это не находит опоры в источниках. Кроме того, становится непонятным тот факт, что Литва после наступательных действий конца 1370 и 1372 г. вдруг почему-то отказывается от Ржевы.
[33] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 104 и 96.
[34] Там же, стб. 104: "начата его держати в ыстомъ".
[35] Там же.
[36] НПЛ, с. 372. Князь Владимир приехал "по Зборъ за недълю". Соборное воскресенье в 1373 г. приходилось на 6 марта. Л.В. Черепнин считал, что Владимир был в Новгороде уже 27 февраля (Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы..., ч. 1, с. 311, прим. 340). Однако приведенное выражение надо понимать не как неделю до Соборного воскресенья, а как через неделю после этого воскресенья. Иными словами, Владимир прибыл в Новгород не 27 февраля, а 13 марта. Оставался он в Новгороде до "Петрова дни", т.е. до 29 июня.
