КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
Усиление Московского княжества
Между тем расширявшаяся феодальная смута в Орде привела к расколу государства. От Сарая в 1361 г. отделилась орда Мамая, где правили ханы-марионетки, угодные этому могущественному темнику. Для русских княжеств открылась возможность при осуществлении своих планов тактически использовать противоречия монголо-татарских ханов.
Но не это было главным. Ослаб общий контроль завоевателей над Северо-Восточной Русью, и ее князья оказались предоставленными самим себе. Теперь они собственными силами могли решить вопpoc о том, кому владеть великокняжеским столом во Владимире, кто в действительности способен возглавить процесс объединения русских земель.
Москва выжидала и накапливала силы и средства в течение более двух лет, и в 1362 г. Дмитрий Московский вступил в открытую борьбу с великим князем Дмитрием Суздальским. "Князь Дмитреи Иванович Московьскыи и князь Дмитреи Костянтинович Суждальскыи сперъся о великомъ княжении, — записывал под 1362 г. летописец, — и послаша кто ж своихъ киличеевъ въ Орду къ царю Мурату и принесоша ярлыкъ княжение великое по отчинъ и по дъдинъ князю великому Дмитрею Ивановичю Московьскому"[1]. В период ордынских смут престиж ханской власти на Руси резко упал, и оба соперника уже не едут сами в Орду, что обязательно делали их предшественники, а посылают туда своих киличеев — полномочных послов, знавших татарский язык[2]. Характерно, что и московский князь, и великий князь владимирский признавали по традиции того хана, который сидел в Сарае, в данном случае Мюрида (Мурата, или Амурата русских источников)[3]. Хана мамаевой Орды и самого Мамая русские князья на первых порах просто игнорировали.
Все процитированное известие о получении Дмитрием Московским ярлыка на великое княжение от хана Мюрида, несомненно, составлено московским летописцем. Этот летописец указал лишь единственную причину того, почему сарайский правитель предпочел из двух соперников московского князя: тот, оказывается, имел право на Владимирское княжество "по отчинъ и по дединъ". В интерпретации средневекового хрониста оказались скрыты реальные мотивы, которыми руководствовался Мюрид. Зная предыдущую практику выдачи ярлыков ханами русским князьям, едва ли можно сделать большую ошибку, утверждая, что тут, как и в некоторых аналогичных случаях, дело решили деньги и подарки, розданные в Орде. И в этом отношении возможности московского претендента на великое княжение оказались, очевидно, выше, чем у Дмитрия Суздальского. Не исключено, что митрополит Алексей, возглавлявший московское правительство, для достижения цели использовал и средства русской церкви.
Однако, несмотря на то что Дмитрий Московский получил ханский ярлык, суздальский князь добровольно владимирский стол ему не уступил. Тогда Дмитрий Иванович со своими братьями (родным и двоюродным) и "со всъми боляры и собравъ воя многы своея отчины" зимой 1362 г. подступил к Переяславлю, где в то время пребывал Дмитрий Суздальский. Последний, по словам промосковски настроенного летописца, "ратнаго духа сдрогнуся и, уразумъвъ свое неизволение", бежал сначала во Владимир, а затем в свой вотчинный Суздаль[4]. "Въ силъ... тяжцъ въеха" во Владимир Дмитрий Московский. Великокняжеский стол оказался в его руках. На стороне Дмитрия было не только преимущество в денежных средствах, но и перевес в военных силах, т.е. он пользовался широкой поддержкой церковных и светских феодалов. На следующий год к Дмитрию во Владимир приехал посол от хана мамаевой Орды Абдуллаха (Авдуля русских летописей) и вручил ему ярлык на великое княжение еще и от своего хана[5] — случай беспрецедентный в практике русско-ордынских отношений предшествовавшего времени. Правда, Дмитрий Суздальский, опираясь на помощь хана Мюрида (князь Иван Белозерский привел ему 30 "татариновъ" "изъ Муротовы Орды"), сделал было попытку захватить Владимир силой, но сумел продержаться в столице только неделю. Дмитрий Московский вновь собрал войска и выгнал суздальского князя из города. "Не токмо же се, — добавляет летописец, — но и тамо иде на него ратию къ Суждалю", и только после стояния под Суздалем Дмитрий Иванович пошел на мир со своим тезкой[6]. Владимирское великое княжество он объявил своей отчиной, т.е. наследственным владением, на которое не имели права посягать князья других княжеств, даже если бы они имели на него ярлыки от ордынских ханов.
1363 год стал годом больших политических успехов Москвы. Ликвидировав попытку суздальского князя вернуть себе владимирский стол, Дмитрий Московский привел под свою руку и те княжества, где правили недружественные ему князья. Краткое известие об этом помещено в Рогожском летописце: "Тако же падъ Ростовьскымъ княземъ. А Галичьскаго Дмитрея изъ Галича выгнали"[7]. Другие летописные своды сохранили несколько более подробное описание событий. Так, в Софийской I летописи читается сообщение, восходящее к ростовскому летописному источнику, согласно которому в 1363 г. "князь Андръй Федоровичь приъха изъ Переяславля въ Ростовъ, а съ нимъ князь Иванъ Ржевский съ силою"[8]. В иных близких по тексту сводах добавлено "силою великою"[9]. Переяславль в 1362 г. как часть великокняжеской территории был под контролем Дмитрия Ивановича, и приход оттуда в Ростов князей Андрея Ростовского и Ивана Ржевского ясно показывает, что их действия направлялись великим князем. Да и "сила великая" не могла быть самостоятельно собрана ни Андреем, до того времени владевшим незначительным Бохтюжским уделом в Ростовском княжестве, ни Иваном, вероятно вообще не имевшим тогда каких-либо самостоятельных владений в Смоленском княжестве.
Появление в Ростове Андрея Федоровича с великокняжескими полками привело там к политическим переменам. Под 1364 г. в ростовском летописании сообщалось, что "того же лъта поъха князь Костянтинъ Василиевичь на Устюгъ"[10]. После этих событий определение "Ростовский" прилагается в источниках уже ко князю Андрею Федоровичу[11], из чего становится ясным, что именно он стал править в Ростове. Показательно и то, что только Андрей из всех ростовских князей "ведал" Орду, т.е. имел право дипломатических сношений с нею[12]. Что касается дяди Дмитрия Московского по женской линии князя Константина Васильевича, то, судя по летописному указанию на Устюг и по тому, что его потомки владели землями по р. Ваге, он получил в удел эту удаленную часть Ростовского княжества.
Переход Ростова в руки московского ставленника должен был вернуть Дмитрею Московскому те территории в княжестве, которые принадлежали его предшественникам, в частности с. Богородицкое, которое, кстати, упоминается в духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 г.[13] и Стретенскую половину города Ростова.
Ростовское летописание сохранило подробности не только относительно промосковских политических перемен в древнейшем княжестве Северо-Восточной Руси, но и некоторые детали московской операции против Галицкого княжества. Оказывается, на галицкого князя Дмитрия Борисовича обрушилась объединенная рать всех московских князей: Дмитрия и Ивана Ивановичей, а также Владимира Андреевича. Жена галицкого князя была захвачена, в плен, а сам он изгнан из княжества[14]. В Галиче была восстановлена власть московских Даниловичей.
Такая же участь постигла и стародубского князя Ивана Федоровича. Под напором московской силы он вынужден был оставить Стародуб и уйти, как и Дмитрий Галицкий, в Нижегородское княжество к противнику Москвы Дмитрию Суздальскому[15]. Некоторые историки считают, что в результате этих событий Стародубское княжество утратило свою самостоятельность и было присоединено к Москве[16]. Согласиться с такой точкой зрения невозможно, ввиду того что местные князья, владевшие Стародубом, упоминаются в источниках и после 1363 г.[17] Но несомненно, что в 1363 г. стародубский стол перешел в руки сторонника великого князя Дмитрия Ивановича. В этом небольшом княжестве Москва также упрочила свое влияние.
Таким образом, через четыре года после смерти Ивана Красного московское правительство сумело не только восстановить все то, чем владел этот великий князь, по и упрочить эти владения за собой, объявив большую их часть собственностью своего князя.
Между тем утративший владимирский стол князь Дмитрий Суздальский не думал так легко примириться с потерей. В это время старший брат Дмитрия Андрей, видимо, отказался от нижегородского стола, и Дмитрий решил прежде всего расширить свою власть в собственном княжестве. По старшинству именно он должен был наследовать Андрею. Но когда Дмитрий с матерью и суздальским епископом Алексеем приехал в Нижний Новгород, он застал там нового нижегородского князя — своего брата Бориса Городецкого. Тот не уступил ему нижегородского стола, и Дмитрию ни с чем пришлось вернуться в свой Суздаль. Предвидя неизбежную борьбу за главный стол княжества, Борис осенью 1363 г. укрепил Нижний[18].
Московское правительство следило за развитием событий в Нижегородском княжестве. Захват Борисом нижегородского стола, видимо, вызвал какие-то опасения Москвы. Во всяком случае следует отметить, что создавалась потенциальная возможность образования на востоке русских земель крупного единого княжества, включавшего такие центры, как удельный город Бориса Городец и занятый им Нижний Новгород. Важное значение приобретали при этом тесные родственные связи Бориса с великим князем литовским Ольгердом, которому он приходился зятем, и начатые Борисом дружественные контакты с Сараем, откуда ханские послы привезли ему ярлык на Нижегородское княжение[19]. В складывавшуюся в Нижегородском княжестве ситуацию решил вмешаться митрополит Алексей.
Дело в том, что когда в 1341 г. в результате прямых действий Орды путем слияния Суздальского княжества с выделенными из Владимирского княжества территориями Нижнего и Городца было образовано Нижегородское княжество во главе с Константином Суздальским, в церковном отношении земли нового княжества оказались поделенными надвое. Суздальская территория осталась в ведении суздальского епископа, а волости Городца и Нижнего Новгорода, ранее относившиеся к Владимиру, остались в составе Владимирской епархии, которой управлял сам митрополит. Таким образом, на территории, над которой в 1363 г. установил свой контроль Борис Городецкий, церковная власть принадлежала Алексею[20]. И последний решил ею воспользоваться.
В Нижний Новгород были направлены послы митрополита архимандрит Павел и игумен Герасим, которые пригласили Бориса на переговоры в Москву. Тот отказался. В ответ митрополичьи представители закрыли местные церкви. Тогда Борис решил послать в Москву посольство из бояр, но по дороге туда на послов напал старший сын Дмитрия Суздальского Василий, который захватил в плен большинство бояр. Лишь один нижегородский боярин сумел добраться до Москвы и решил остаться там служить. Произошло это осенью или в начале зимы 1363 г.[21]
Уже после этих событий Дмитрий Суздальский отправил своего первенца Василия в Орду за ярлыком на Владимирское великое княжение. Василий возвратился на Русь в конце 1364 г. С ним пришел посол Урусманды от сарайского хана Азиза со столь желанным ранее ярлыком для Дмитрия[22]. Но обстоятельства изменились. Суздальский князь за это время так и не овладел нижегородским столом. Дмитрий Константинович, конечно, понимал, что если раньше он не смог продержаться против Дмитрия Московского, обладая всем Владимирским великим княжеством, то теперь, располагая силами лишь своего удела, у него нет никаких шансов закрепиться на владимирском столе. Поэтому он передал ярлык Азиза Дмитрию Ивановичу, а сам "испросилъ и взялъ собъ у него силу къ Новугороду къ Нижнему на брата своего князя Бориса"[23]. Когда не помогло дипломатическое вмешательство великого князя о "подълъ" Нижегородского княжества между братьями, он дал свои полки старшему из них. Дмитрий Константинович собрал много воев и в своем Суздальском уделе. Объединенная рать выступила к Нижнему. Борис вынужден был смириться. У Бережца, близ впадения р. Клязьмы в р. Оку, Борис со своими боярами встретил брата, "кланялся и покаряяся и прося мира, а княжениа ся съступая"[24]. Дмитрий, наконец-то, получил Нижний Новгород. Борис вернулся на свой Городецкий удел. Смерть 2 июня 1365 г. бывшего нижегородского князя Андрея Константиновича[25] укрепила положение внутри княжества Дмитрия[26]. Однако стабильность этого положения зависела от великокняжеской поддержки. И почти до конца своей жизни нижегородский князь не нарушал союза с Москвой. Этот союз упрочился после женитьбы Дмитрия Московского на младшей дочери Дмитрия Константиновича Евдокии в январе 1367 г.[27] Свою старшую дочь Марию Дмитрий Нижегородский выдал за сына первого из московских бояр тысяцкого В.В. Вельяминова Николая (Микулу)[28]. Так были закреплены связи между Москвой и Нижним Новгородом. После этого московское правительство могло приступить к активной политике в отношении другого великого княжества Северо-Восточной Руси — Тверского.
автор статьи В.А. Кучкин
[1] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 72.
[2] Doerfer G. Turkische und mongolische Elemente im Neupersischen. Wiesbaden, 1963, Bd. I, S. 471-472.
[3] О том, что Мюрид правил в Сарае, см.: Насонов А.Н. Монголы и Русь, с. 124.
[4] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 72.
[5] Там же, стб. 74.
[6] Там же.
[7] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 74.
[8] Там же. СПб., 1851, т. V, с. 229.
[9] Там же, т. I, стб. 532; Насонов А.И. Летописный свод XV века: (по двум спискам). — В кн.: Материалы по истории СССР. М., 1955, вып. II, с. 302.
[10] ПСРЛ, т. V, с. 230; т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 201; т. I, стб. 533; Насонов А.Н. Летописный свод XV века, с. 302 (в последнем источнике это событие датировано не 1364, а 1363 г.).
[11] ПСРЛ, т. XVIII, с. 110, под 6879 г.; т. XV, вып. 1, стб. 110, под 6883 г.; т. I, вып. 3, стб. 439, под 6917 г. Князь Константин назван Ростовским только в записи о его смерти (Там же, т. XV, вып. 1, стб. 79, под 6873 г.).
[12] Там же, т. XVIII, с. 110.
[13] ДДГ, № 12, с. 34.
[14] Насонов А.П. Летописный свод XV века, с. 301.
[15] ПСРЛ, т. XXVII, с. 243, 327; везде под 6870 г., но здесь изложены события 1362 и 1363 гг. Летописная статья 6871 г. в этих сводах пропущена.
[16] Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 149, прим. 3 (Иван Федорович — последний стародубский князь); Очерки истории СССР: Период феодализма, IX—XV вв., ч. 2, с. 135.
[17] Так, князь Андрей Федорович Стародубский упомянут среди участников похода на Тверь в 1375 г., причем явно во главе сил своего княжества (ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 111).
[18] Там же, стб. 74.
[19] Там же, т. V, с. 230; т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 201.
[20] РИБ, т. VI. 2-е изд. Прилож., стб. 280.
[21] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 74-75.
[22] Там же, стб. 77—78.
[23] Там же, стб. 78.
[24] Там же. О местоположении Бережна см.: АСВР, т. II, № 482, с. 522; т. III, № 488—489, с. 470. Акты XV в. упоминают и Бережецкую дорогу, причем в одном из них она названа "пошлой" (старой) (Там же, т. III, № 487, с. 469; т. II, № 459, с. 482).
[25] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 78.
[26] Нижегородские события 1363—1365 гг. весьма трудны для интерпретации. Из всех описанных выше событий только одно имеет точную дату: смерть Андрея Нижегородского случилась 2 июня, в неделю пентикостную лета 6873, т.е. 2 июня 1365 г. (Черепнин Л.В. Русская хронология. М., 1944, с. 61, 63 и табл. XVI). Рогожский летописец под 6871 годом рассказывает о вторичном изгнании Дмитрия Суздальского из Владимира, приезде его с матерью и владыкой Алексеем в Нижний Новгород, размолвке с Борисом, возвращении в Суздаль. Далее осенью того же, 6871 г. в этом источнике датируется укрепление Нижнего Борисом, приезд в Нижний Новгород послов митрополита Алексея, закрытие ими церквей, посылка Борисом бояр в Москву, нападение на них князя Василия Дмитриевича и бегство к Москве боярина Василия Олексича. Под 6872 годом описаны все события от прихода из Орды Василия Дмитриевича с послом от хана Азиза до мира между князьями Дмитрием и Борисом и разделении между ними Нижегородского княжества включительно. Под 6873 годом сообщается о смерти Андрея Нижегородского. В Софийской I (далее: CI) и Новгородской IV (далее: HIV) летописях события изложены в ином порядке. Весь рассказ о них помещается под 6873 г. Сначала говорится о смерти 2 июня (дата неполная) Андрея Нижегородского, затем о приезде в Нижний Новгород Дмитрия Суздальского, которому его младший брат Борис "не сступися" княжения. Далее идет описание рязанских событий, а затем говорится о приезде "той же зимы" в Нижний Новгород двух послов из Орды: посла от хана Баираил-Хози и посла от ханши Осана, которые посадили на нижегородский стол Бориса Константиновича. Далее рассказывается о том, что митрополит Алексей отнял Нижегородскую епископию от суздальского владыки Алексея, о приходе посла к Борису от великого князя Дмитрия Ивановича игумена Сергия, который звал Бориса на Москву, а когда он не поехал, "они же церкви затвориша". В заключение повествуется, как великий князь дал Дмитрию Суздальскому войска, как тот пошел на Нижний, как "доби ему челом" брат Борис и как они разделились княжением (ПСРЛ, т. V, с. 230; т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 291—292). Я.С. Лурье полагает, что известие о нижегородских событиях под 6873 г. в CI и HIV уникально и восходит к "северо-восточному (ростовскому и суздальскому) источнику" этих сводов (Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976, с. 98, 99). Но говорить о каком-то ростово-суздальском летописном памятнике для XIV в. не приходится: Ростов и Суздаль, как показано было выше, относились к совершенно различным княжествам. Что касается источника статьи 6873 г. CI и HIV, то скорее всего им была Троицкая летопись, т.е. такой текст (за одним исключением) об этих событиях, который читается под 6871—6873 гг. в Рогожском летописце. Только в Новгородско-Софийском своде или в его источнике — своде Фотия — текст был препарирован и изложен после сообщения о смерти Андрея Нижегородского, получив законченную логическую последовательность. Правда, некоторые неудачные следы редакционной работы все-таки остались. Сводчики написали об отнятии у суздальского епископа Алексея Новгородской (Нижегородской) епископии, хотя Нижний Новгород к его епархии не принадлежал. Вместо двух послов митрополита Алексея введен в рассказ посол великого князя игумен Сергий, который неизвестно по какому праву закрывает церкви в Нижнем Новгороде. К тому же сохранившаяся в HIV фраза "они же церкви затвориша" показывает, что в источнике CI и HIV читалось о двух послах, а не об одном Сергии. Поэтому последовательность событий приходится восстанавливать по тексту Рогожского летописца. Анализ этого текста приводит к выводу, что в 1363 г. Андрей Нижегородский хотя и был жив, но уже не княжил и вся борьба Бориса с Дмитрием за нижегородский стол разыгралась при его жизни. По-видимому, это-то обстоятельство и ввело в затруднение составителей Новгородско-Софийского свода (или его источника), и они отнесли все события ко времени после смерти Андрея. Но в их своде читалось действительно уникальное известие о посажении Бориса на нижегородский стол ордынскими послами. Ввиду того что в CI и HIV под 6873 г. изложены нижегородские события за ряд лет, трудно определить, зимой какого именно года приезжали в Нижний два ханских посла, но в 1363 г. вероятнее.
[27] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 83.
[28] Там же, т. XXV, с. 250, под 6941 г.; Веселовский С.Б. Указ. соч., с. 215.
