КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
Усиление Московского княжества
Гнев чудом избежавшего "истомы" Михаила на великого князя Дмитрия и особенно на митрополита требовал выхода. Тверской князь вновь обратился к Ольгерду, долго и красноречиво "прося помощи собъ и оборони, дабы сътворилъ мъсть его въскоръ"[1]. Теперь Ольгерд, сам понесший серьезный урон от великокняжеских полков, проявил и сговорчивость, и энергию. К осени 1368 г. он собрал большое войско и двинулся с ним на Москву. Появление в землях, соседивших с Северо-Восточной Русью, объединенной рати литовских князей (помимо самого Ольгерда, в походе участвовали его брат Кейстут, сын последнего Витовт, сыновья Ольгерда и "вси князи Литовьстии"), видимо, привело к тому, что смоленские и черниговские (верховские) князья отложились от Дмитрия Московского. Присоединив к себе тверскую и смоленскую силы, Ольгерд скрытно подошел к рубежам Московского княжества. В Москве противника не ожидали. "Въ заставу противу Олгерда" были посланы наспех собранные московская, коломенская и дмитровская рати. В другие города успели послать лишь грамоты с наказом выступить в поход. Настоящего отпора организовать не удалось. Продвигаясь к Москве со стороны р. Протвы, Ольгерд последовательно разбил заслон князя Семена Дмитриевича Стародубского, причем сам Семен пал в бою, затем занял Оболенск, где убил князя Константипа Юрьевича, и на р. Тростне 21 ноября 1368 г. одержал победу над присланной из Москвы заставой[2].
Путь на саму Москву был свободен. Дмитрий Иванович, Владимир Андреевич и митрополит Алексей укрылись в городе. Тут-то и сыграли свою роль новые каменные стены московского Кремля. Подошедший к крепости Ольгерд простоял под ними трое суток, выжег и разграбил все предместья, посек и попленил людей, но города взять пе смог и вынужден был вернуться восвояси[3]. Тем не менее моральный и материальный ущерб от "первой Литовщины" был настолько велик, что летописец сравнил его с бедствиями от нашествия ордынской Федорчуковой рати, затопившей в крови восстание тверичей в 1328 г. Военная неудача вынудила московское правительство пойти на дипломатические уступки. Тверскому великому князю был возвращен удел князя Семена Константиновича, а князь Еремей по сути дела выдан головою[4]. И на сей раз стремление москвичей "привести в свою волю" тверского князя было парализовано.
Однако своих намерений Дмитрий не оставил. Он укрепил союз с Новгородом и Псковом, отражавшими агрессию Тевтонского Ордена, послав во Псков своего представителя Никиту, а в Новгород — двоюродного брата Владимира, очевидно, с какой-то помощью[5]. Пользуясь тем, что немцы начали наступление и на Литву, Дмитрий сумел взять реванш за осадное "сидение" 1368 г. В 1369 г. московские и волоцкие полки повоевали союзное Литве Смоленское княжество[6], а в 1370 г. воеводы Дмитрия совершили поход на Брянск[7]. Результатом этих военных действий было то, что Дмитрий удержал за собой Ржеву и ржевские волости, захватил Мценск и Калугу, выбив оттуда сторонника Ольгерда его зятя Ивана Новосильского, укрепил союз с князьями Иваном Вяземским и Иваном Козельским и, по-видимому, установил контроль над Брянском или частью брянской территории, склонив на свою сторону нагубника Василия[8]. Одновременно Дмитрий предпринял и некоторые оборонительные меры. В 1368—1369 гг. он укрепил Переяславль, через который лежал путь из Твери во Владимир[9].
Но не бездействовал и Михаил Тверской. Осенью 1369 г. он в две недели обнес Тверь новыми деревянными стенами, для большей прочности обмазав их глиной[10]. Примерно в это же время он, оценив ситуацию и понимая, что у его главного союзника — литовского великого князя руки связаны борьбой с Тевтонским Орденом, обратился за помощью к Мамаю, согласившись на ставший было уходить в прошлое старый порядок утверждения русских князей на их столах Ордой. Только так можно расценить скупое известие тверского летописного источника о приходе в Тверь в 1370 г. монгольских отрядов Каптагая и Тюзяка, которые "привезли ярлыкъ князю великому Михаилу на Тфърьское княжение"[11]. Очевидно, что Мамай, успевший к тому времени в очередной раз потерять захваченный было Сарай, весьма охотно пошел навстречу тверскому князю. Помощь ему укрепляла контроль Орды над русскими землями. Примечательно, что в том же, 1370 г. Мамай сумел отправить в поход против своих врагов полки нижегородского князя Дмитрия Константиновича и посадить с их помощью своего ставленника в Булгарском княжестве[12]. 1370 год стал началом активизации политики Мамая в отношении Северо-Восточной Руси.
Чувствуя поддержку всевластного темника, Михаил Тверской послал летом 1370 г. посольство в Москву "любви кръпити". Но в Москве последовательно шли к своей цели. Переговоры с посольством были отвергнуты, прежнее крестоцелование было сложено, и Михаилу было объявлено о начале войны. Узнав об этом, тверской князь уехал в Литву[13]. С конца августа начались военные действия. Москвичи и волочане сначала повоевали тверское порубежье, а 1 сентября в кампанию вступил "самъ князь великий Дмитрии съ всею силою". В несколько дней был опустошен юг Тверского княжества, а г. Зубцов взят и сожжен[14]. Удар был нанесен по собственным волостям Михаила Александровича, являвшимся, видимо, основной базой экономической и военной силы этого князя.
В таких обстоятельствах, действуя, очевидно, по совету литовского великого князя, Михаил решил вновь обратиться за поддержкой к Мамаю. Но теперь он просил у него помощи не в удержании за собой тверского стола, а в получении ярлыка на все Владимирское великое княжение. Раздав большие дары ханским советникам и посулив им еще большие в будущем, Михаил Тверской сумел получить великокняжеский ярлык от мамаева хана-марионетки. Михаилу был также дан ордынский посол, видимо с вооруженным отрядом, который должен был сопровождать тверского князя на Русь и участвовать в его посажении на стол великого княжения. Смысл явно чрезмерных, особенно в его положении, претензий Михаила Тверского сводился, видимо, к тому, чтобы заставить заколебаться сторонников и союзников московского князя, поставленных перед вопросом: сторону какого из великих князей им принимать? Тем самым ослаблялось бы давление на его собственное княжество, а при благоприятной ситуации Михаил мог рассчитывать и на сохранение за собой владимирского стола. Подрыв могущества Москвы, возможные междоусобицы на Руси сулили благоприятные перспективы для распространения на русские земли литовского и ордынского влияний. Поэтому Михаила поддержали и Литва, и Орда. Намечались контуры весьма опасного для великого князя Дмитрия Ивановича союза. Но, пока Ольгерд был озабочен защитой своих северо-западных владений от Ордена, а Мамай еще не решился открыто враждовать с Москвой, был намечен пробный шаг, осуществить который должен был тверской великий князь.
Однако его попытка превратиться из номинального в фактического великого князя владимирского закончилась полнейшей неудачей. Сторонники и союзники Дмитрия Московского не только не проявили какого-либо колебания, но дружно выступили против Михаила. Его и его ордынского попечителя просто не пустили на Русь: "переимали его по заставамъ и многыми пути ганялися за нимъ"[15]. В итоге Михаил, так ничего и не добившись, вынужден был снова вернуться к Ольгерду.
Тот решил еще раз устрашить москвичей. Собрав полки вассальных литовских князей, присоединив к ним войска своих союзников Святослава Смоленского и Михаила Тверского, Ольгерд 26 ноября 1370 г. начал военные действия. На сей раз он решил напасть на Москву с запада. Видимо, прежний, южный вариант похода теперь не проходил, поскольку князья приокских княжеств держали сторону Дмитрия. Первый удар "другой Литовщины" пришелся на Волок Ламский. Ольгерд осаждал его два дня, выжег всю округу, но города взять так и не сумел. 6 декабря, на Николин день осенний, литовское войско подошло к Москве. Великий князь Дмитрий Иванович возглавил оборону города, а его двоюродный брат Владимир Андреевич расположился в Перемышле, одной из своих удельных волостей, лежавшей близ современного г. Подольска[16], "събрався силою... оплъчився"[17]. Отсюда можно было в один переход достигнуть Москвы или перехватить Ольгерда при его отступлении. Литовский великий князь в течение 8 дней упорно пытался взять Москву, сжег загородив и часть посада, повоевал и пожег волости, захватил людей, но главного так и не добился: Москва осталась для него неприступной. Узнав, что в Перемышль к Владимиру Андреевичу подоспела помощь в лице князя Владимира Пронского с рязанской силой, Ольгерд предложил сидевшему в осаде Дмитрию вечный мир. Но Дмитрий согласился пока на временное перемирие до середины 1371 г. Такое перемирие было заключено, и Ольгерд, удовлетворившись лишь частичным военным успехом, но ничем более существенным, увел войска. Как сообщает летописец, он возвращался в свою землю "съ многымъ опасениемъ, озираяся и бояся за собою погони"[18].
Скромные результаты второго похода на Москву побудили Михаила Тверского вновь обратиться за помощью к Мамаю. И снова помощь ему была оказана. 10 апреля 1371 г. Михаил Александрович с ордынским послом Сарыхожей и с новым ярлыком на великое княжение пришли в Тверь и оттуда направились было во Владимир. Однако Дмитрий Московский взял с бояр и горожан, вероятно, всего великого княжества клятвенное обещание в том, что они не будут признавать Михаила Тверского и не пустят его на владимирский стол. Сам Дмитрий Иванович вместе с Владимиром Андреевичем собрали рать и стали с нею в Переяславле, закрыв Михаилу дорогу на Владимир. И хотя посол потребовал от Дмитрия подчиниться ханскому решению, тот ответил твердо: "къ ярлыку не еду, а въ землю на княжение на великое не пущаю, а тебЪ послу путь чистъ"[19]. Правда, открытая борьба с Мамаем не входила в то время в расчеты московского правительства, и решительный отказ от подчинения распоряжению Орды был смягчен любезным приглашением самого посла в Москву. Тому ничего не оставалось, как сделать хорошую мину при плохой игре и, отдав ярлык формальному великому князю, отправиться к действительному. В Москве Сарыхожа был щедро одарен и с этими подарками убыл в Орду. Но для московского правительства стало ясно, что необходимо предпринимать решительные дипломатические действия, чтобы пресечь идущую извне помощь Михаилу Тверскому и парализовать его попытки занять владимирский великокняжеский стол. К тому же Михаил, видимо, при содействии ордынского посла сумел укрепиться в тех районах великого княжества, которые непосредственно примыкали к тверской территории или были расположены в сравнительной близости от нее. Его наместники были посажены в Бежецком Верхе и Торжке[20]; возможно, под контроль Михаила перешли некоторые углицкие и моложские волости. Во всяком случае в 1371 г. Михаил повоевал Углич и взял Мологу[21].
29 июня 1371 г. кончался срок перемирия с Ольгердом. В Москву должны были приехать его представители "покрепить мир". Но, не дожидаясь прибытия литовских послов, Дмитрий в начале второй декады июня отправился в Орду. Более 10 лет не ездил Дмитрий к ханам, но теперь обстоятельства вынуждали его к такой поездке. До р. Оки великого князя провожал митрополит Алексей, который, вероятно, и задумал эту важную дипломатическую миссию[22]. Вместе с Дмитрием в Орду отправился князь Андрей Федорович Ростовский[23] — признак, что Ростов в это время следовал московской политике. В Орде Дмитрий вынужден был золотом и серебром покупать себе расположение ордынских вельмож. В результате он добился желаемого. Мамай отдал ему ярлык на великое княжение, но обременил тяжелыми поборами. Готовясь к новому походу на Сарай, он, видимо, нуждался в средствах. Осенью 1371 г. Дмитрий вернулся на Русь "съ многыми длъжникы, и бышеть отъ него по городомъ тягость даннаа велика людемъ"[24].
Мамай извлек из распри русских князей не только немалую финансовую выгоду, но и ряд выгод политического характера. Михаилу Тверскому, хотя и было отказано в военной помощи против Дмитрия Московского, тем не менее был оставлен ярлык на великое княжение Владимирское. В Северо-Восточной Руси устанавливалось, таким образом, двоевластие, причем каждый из соперников оказывался теперь заинтересованным в Мамае. Кроме того, возрождался определенный ордынский надзор на местах (в лице монголо-татарских "должников", очевидно, с вооруженными отрядами) за финансовой политикой русских князей в отношении Орды, чего не случалось уже несколько десятков лет. Это было тяжелым испытанием и для рядового населения Руси, и для объединительной политики московского князя.
В отсутствие Дмитрия в Москве был заключен договор с Литвой. Мирные отношения должны были быть подкреплены брачным союзом: стороны договорились об обручении Владимира Андреевича с дочерью Ольгерда Еленой[25]. Их свадьба была сыграна уже в начале 1372 г.[26]
Замирение с литовским великим князем несколько развязало руки московскому правительству. Когда из Орды вернулся Дмитрий Иванович и стало ясно, что монголо-татарской подмоги тверскому князю не будет, началась новая война с Тверью. Москвичи заняли Бежецкий Верх и убили там тверского наместника Никифора Лыча. В ответ тверская рать взяла одну из бежецких волостей — Кистьму и увела в плен воевод Дмитрия. Но успехи последнего оказались весомее. Под нажимом Москвы кашинский князь Михаил Васильевич и его бояре перешли на ее сторону и разорвали договор с Михаилом Александровичем[27]. Последний опять оказался в трудной ситуации и, как всегда в таких случаях, обратился за помощью к Литве. Дмитрию же Московскому, кроме тверской, пришлось решать и иные проблемы. Летом 1371 г. в его отсутствие новгородские ушкуйники взяли Ярославль и Кострому[28]. Наказать новгородцев значило подтолкнуть их к союзу с Михаилом Тверским, а этого московское правительство допустить не могло. Пришлось нападение ушкуйников оставить без ответа, зато с Новгородом была достигнута договоренность о совместной борьбе против общих врагов.
Именно к концу 1371 г. должно относиться оформление того новгородско-московского соглашения, текст которого сохранился в списке конца XV в. и озаглавлен там "О одиначьствъ"[29]. Договор этот был заключен от лица "великого князя... всея Руси" Дмитрия Ивановича и его двоюродного брата Владимира Андреевича, с одной стороны, и новгородского владыки Алексея, посадника Юрия и тысяцкого Елисея — с другой.
Последнее исследование о датировке докончания принадлежит В.Л. Янину, который пересмотрел все написанное об этом своих предшественников и пришел к мысли, что договор составлен не ранее весны 1374 г.[30] Такой вывод построен на определении времени, когда степенным посадником и степенным тысяцким были одновременно Юрий и Елисей. Вместе они упоминаются летописью под 9 марта 1376 г.[31], что могло означать исполнение ими своих должностей или с февраля 1375 г. по февраль — начало марта 1376 г., или с последней даты по февраль 1377 г. Янин допускает, что эти же лица занимали свои должности и с февраля 1374 по февраль 1375 г., и на основании этого допущения называет дату рассматриваемого договора. Однако эти же лица — "Юрьи Иванович посадникъ новгородчькыи ... Олисъи тысячкыи" — фигурируют вместе в летописи значительно раньше, при описании событий 1371 г., вероятно его конца[32]. Янин предполагает, что Елисей в летописном рассказе 1371 г. назван тысяцким не потому, что он исполнял тогда должность степенного тысяцкого, а потому, что был кончанским тысяцким. Должность же степенного тысяцкого занимал тогда Матфей Фалалеевич[33]. Такое заключение основывается на данных двух документов: проекте договора Новгорода с Любеком и Готским берегом, который был приведен в письме Дерпта Ревелю, датированном 22 августа 1371 г., и договорной грамоте Новгорода с немецким купечеством от 20 июля 1372 г.[34] В проекте упоминались новгородский посадник Юрий и тысяцкий Матфей, в договоре — посадник Михаил и тот же тысяцкий Матфей[35]. Поскольку смена новгородских должностных лиц происходила в конце мартовского года, Янин, учитывая также летописное упоминание посадника Юрия под 1371 г., сделал вывод, что Юрий посадничал с февраля 1371 по февраль 1372 г., а затем его сменил Михаил. Матфей же оставался тысяцким два годичных срока: с февраля 1371 по февраль 1373 г. Поэтому в 1371 г. (с марта по декабрь) Елисей не мог быть степенным тысяцким[36].
Однако подобная интерпретация данных о новгородских должностных лицах нуждается в уточнении. Упоминание тысяцкого Матфея в проекте договора вовсе не означает, что он был тысяцким в августе 1371 г. Проект мог быть составлен в конце февраля — начале марта 1371 г., когда Матфей заканчивал годичный срок своего пребывания в должности степенного тысяцкого. Затем он был сменен Елисеем, почему летопись и называет его тысяцким при описании переговоров с немцами, имевших место во второй половине 1371 г. Таким образом, сомнения Янина относительно возможности отнесения договора между Новгородом и Москвой к более раннему времени, чем весна 1374 г., не являются твердо обоснованными. Исходя из состава лиц, заключивших договор, и занимаемых ими должностей договор вполне мог быть заключен в 1371 г., а необходимость урегулирования новгородско-московского конфликта, связанного с нападением ушкуйников в 1371 г. на Кострому, делает такую возможность реальной. Сказанное позволяет оценить значение московско-новгородского соглашения в связи с политической ситуацией того времени.
Прежде всего договор представляет собой оформление московско-новгородского союза, направленного против Литвы и Твери, а также немцев, которые выступают в тексте соглашения как противники одного Новгорода. В случае столкновения со всеми ними стороны обязались воевать вместе. Ожиданием войны, причем войны внезапной, проникнуто все содержание договора. Поэтому московская сторона специально оговаривала: "а поидетъ на насъ рать, ъхати ми от васъ, или брату моему, безъ хитрости, а то намъ не в ызмену"[37]. Для Дмитрия Ивановича очень важным было то, чтобы Новгород именно его, а не Михаила Тверского признавал великим князем. После получения ханского ярлыка он мог рассчитывать на это. Отсюда пышный титул Дмитрия в договоре: "великий князь всея Руси". Отсюда и включение в договор статьи, которая не имеет аналогий в текстах других до-кончаний великих князей с новгородцами: "А княженье вы великое мое держати честно и грозно, без обиды"[38]. Эта же статья должна была оградить в будущем земли Дмитрия от возможных "обид" новгородских ушкуйников. Договор 1371 г. достаточно ясно характеризует позицию московского правительства в тот период, его оценку сложившейся ситуации и планы на будущее. Главными противниками по-прежнему оставались Литва и Тверь[39]. К борьбе с ними велась подготовка в Москве. Но эти планы были нарушены в самом конце 1371 г.
автор статьи В.А. Кучкин
[1] ПСРЛ, т. XV. вып. 1, стб. 88.
[2] Там же, стб. 89.
[3] Там же, стб. 89—90.
[4] Там же, стб. 90.
[5] Псковские летописи. М.; Л., 1941, вып. 1, с. 23; М., 1955, вып. 2, с. 27, 103.
[6] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 91.
[7] Там же, стб. 92.
[8] РИБ, т. VI. 2-е изд. Прилож., № 24, стб. 138, 140. Упоминаемый здесь нагубник Василий, который давал перед лицом епископа клятву верности Ольгерду, песомненно, крупное должностное лицо, скорее всего наместник в каком-то центре, подчинявшемся уже не местным князьям, а самому литовскому великому князю. Таким центром с 1357 г. стал Брянск (ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 65). Поскольку именно на Брянск был совершен поход 1370 г. московских воевод, в нагубнике Василии и следует видеть брянского наместника.
[9] ПСРЛ, т. XVIII. с. 109.
[10] Там же. т. XV, вып. 1, стб. 91; т. XVIII, с. 109 (лишь здесь читается, что стены "глиною помазали").
[11] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 92-93.
[12] Там же, стб. 92.
[13] Там же.
[14] Там же, стб. 93.
[15] Там же.
[16] Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. II, с. 10—11.
[17] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 94.
[18] Там же, стб. 95.
[19] Там же.
[20] Там же, стб. 98, 101.
[21] Там же, стб. 96.
[22] Там же.
[23] Там же, т. XVIII, с. 110.
[24] Там же, т. XV, вып. 1, стб. 98.
[25] Там же, стб. 96.
[26] Там же, стб. 99.
[27] Там же, стб. 98.
[28] Там же, стб. 97; т. IV, ч. 1. вып. 1, с. 296.
[29] ГВНП, № 16, с. 31.
[30] Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 209.
[31] НПЛ, с. 373.
[32] НПЛ, с. 371; ср.: ГВНП, с. 77, прим. 1.
[33] Янин В.Л. Указ. соч., с. 205.
[34] Там же.
[35] ГВНП, № 42, с. 74; № 43, с. 76.
[36] Янин В.Л. Указ. соч., с. 205.
[37] ГВНП, № 16, с. 31.
[38] Там же.
[39] Несмотря на договор в июне 1371 г., московско-литовские отношения, по-водимому, не были до конца урегулированы. Как можно догадываться по тексту московско-литовской перемирной грамоты 1372 г. (о ней далее в тексте), московское правительство должно было передать Олъгерду Ржеву, но не сделало этого.
