СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
Культура Руси XII века, времени создания "Слова о полку Игореве"
"Слово о полку Игореве" — не одинокий памятник русской культуры XII в. Как гениальное произведение, оно органически вырастало из своего времени, времени высокого уровня русской культуры XII в., было тесно связано с эпохой, как цветок — с почвой, с окружающим его светом, воздухом, растениями.
Рядом со "Словом о полку Игореве" поднимались его спутники — прекрасные создания русского зодчества конца XII в. во Владимире, в Чернигове, в Новгороде, в Старой Ладоге, в Пскове. Рядом с автором "Слова" работали превосходные русские ремесленники, художники. "Слово о полку Игореве" родилось в обстановке повышенного интереса к оживленной деятельности разнообразных местных литературных школ, в обстановке развития многих литературных жанров.
Две черты особенно ярко характеризуют культуру конца XI — начала XIII в. сравнительно с предшествующей культурой Руси X — первой половины XI в.: это обилие и своеобразие местных культур, отражение в русской культуре феодального дробления и интенсивный рост народных основ русской культуры. Экономическая раздробленность Руси и связанное с нею политическое разъединение вели к замкнутости отдельных культурных миров. Однако размежевание Русской земли границами отдельных феодальных полугосударств-княжеств, обособленность их культур не могли создать сами по себе качественных различий. Качественные различия отдельных областных культур, отличия в самом характере их возникали в связи с тем, что в каждом из феодальных полугосударств создавались свои собственные условия для развития культуры. Каждое из самостоятельных полугосударств отличается своей расстановкой классовых сил, Огромное значение приобретает вопрос, чьим интересам служит культура — князьям, боярству, купечеству, духовенству и т.д.
Между тем проникновение народных, местных черт в культуре верхов феодального общества сглаживает все эти областные различия. Творчество народных мастеров к Рязани и во Владимире, в Галиче и в Новгороде было в основе своей общим, очень сходным. Устное народное творчество, народные исторические и лирические песни были повсюду теми же. Русский язык, несмотря на диалектные различия, был понятен повсюду. И это в первую очередь обусловливал рост единства русской культуры.
Во все усложняющемся культурном развитии Руси растут областные различия, но растет и самобытная единая основа русской культуры.
Влияние деревянной народной архитектуры на каменную, влияние деревянной резьбы на скульптурные украшения храмов во Владимире и в Галиче, проникновение в живопись народных вкусов, проникновение в литературу устных форм русской речи — все это, хотя и проявлялось в различных областях Руси по-разному и поэтому внешне, казалось, усиливало областные различия, на самом же деле в конечном счете вело к росту элементов единства.
В результате тенденции единства возобладали над тенденциями дробления. Кем бы ни были заказчики, подлинными творцами культуры были непосредственные выполнители заказов: русские ремесленники, каменщики, строители и т.д., то есть трудовое русское население. Именно от них, от выполнителей, шли технические изобретения, всякого рода новшества, все прогрессивное, самобытное и подлинно народное. Вкусы же заказчиков диктовались по преимуществу традициями и трафаретом, стремлением затмить пышностью соседей или подражать византийскому двору.
Вместе с тем и самое народное начало, которое вносится русскими мастерами в их искусство, не остается неподвижным — оно также развивается, растет, крепнет под влиянием роста производительных сил страны. Совершенствуется не только техника ремесла, но и грамотность широких масс населения. Письма, документы, написанные на бересте, начинают распространяться особенно широко. Надписи встречаются на многих бытовых предметах — на шиферных пряслицах, гончарных изделиях и т.д. Растет фольклор, растет общественная активность горожан и крестьянства. Тем самым создаются благоприятные условия для развития самобытности культуры Руси. Развитие этих самобытных черт в конце кондов приведет к образованию национальных культур — одного из необходимых элементов складывающихся наций.
Меньше, чем в других областях, местные черты сказались в культуре Киева XII в. Киев в XII в. оставался центром Русской земли — если и не реально, то, во всяком случае, идеально: его продолжали считать центром Русской земли даже и тогда, когда он фактически им перестал быть. Вместе с тем князья черниговские и смоленские, галицкие и владимирские приходят сюда, на киевский "золотой стол", со своими военными дружинами и дружинами строителей, со своим двором и летописцами. Князья то строят в Киеве свои здания, то жестоко его опустошают, перевозя из него в свои княжества предметы искусства и книги. Киев как бы находился в центре того нивелирующего движения, отчасти сглаживавшего областные различия, которое создавало непрестанное перемещение русских князей из одной области в другую.
Упадок политического значения Киева сказался прежде всего в архитектуре. В XII в. в Киеве и вокруг Киева строятся церкви значительно меньших размеров, чем во времена Ярослава, его сыновей и внуков.
Архитектурные формы этих церквей упрощены, богатое внутреннее убранство мозаиками исчезает, заменяясь более дешевыми фресками. Из многочисленных церквей этого времени известно немного: церковь Успения на Подоле в Киеве (1131 — 1132 гг.), церковь Кирилловского монастыря в Киеве (1140 г.) и некоторые другие, знакомые по фундаментам в раскопках археологов. Живопись Киева изучена еще слабее. В плохой сохранности дошли до нас фрагменты прекрасных фресок Кирилловского монастыря.
Зато значительно богаче представлено ремесло Киева. Раскопки археологов показали яркую картину разрушения Киева ордами татаро-монголов и выявили в нем ремесленные мастерские, которые уточнили наши представления о ремесленном производстве того времени.
В XI—XII вв. в Киеве развивается производство тончайших эмалей, требовавшее от русских мастеров исключительного искусства и художественного чутья.
По замечанию исследователя ремесла Древней Руси академика Б.А. Рыбакова: "Как в эмальерном деле, так и в смежных с ним киевские мастера были выше своих западноевропейских современников (на Западе, например, не была еще известна техника пастилажа — накладывания рельефного эмалевого рисунка на керамику, хорошо разработанная киевскими мастерами)". Не имели себе равных русские мастера и в технике зерни и скани, в изготовлении тончайших литейных форм.
Как в Киеве, так и в других центрах русского ремесла, число которых беспрерывно растет, количество ремесленных специалистов значительно увеличивается, достигая в некоторых городах шестидесяти. Совершенствуется техника ремесел. Увеличение массовости продукции разрушает первоначальную замкнутость ремесла. Пряслицы из розового шифера, изготовлявшиеся под Киевом в Овруче, распространяются по всей Русской земле — вплоть до далекой Ладоги. Часть русской ремесленной продукции вывозится в Западную Европу, например, замки, известные в Чехии и в других странах как "русские замки",
Развитие ремесла связано с развитием в нем самобытных, народных начал.
"В художественном отношении мир образов, созданных русскими мастерами, — пишет Б.А. Рыбаков, — представляет интереснейшую и своеобразную страницу в истории общеевропейского ремесленного искусства. В камне, эмали, на серебре и кости русские мастера воплотили причудливую смесь христианских и архаичных языческих образов, сочетав все это с местными русскими мотивами и сюжетами".
Еще отчетливее представляем мы литературу Киева этого периода, и в частности его летописание. В составе Ипатьевской летописи в пределах до 1200 г. дошел до нас Киевский летописный свод, созданный в Выдубицком подгороднем монастыре в честь киевского князя Рюрика Ростиславича ("буй Рюрика"). Он открывался "Повестью временных лет", составленной еще в начале XII в., продолжался соединенными в одно целое летописными записями, сделанными в Киеве (в Печерском и Выдубицком монастырях), в Чернигове и в Переяславле Южном, и заключался похвальным словом выдубицкого игумена Моисея в честь киевского князя Рюрика Ростиславича.
В Киевском летописиом своде 1200 г. отразились многочисленные новые формы исторических произведений, впервые возникшие на русской почве именно в период феодальной раздробленности. В свод включены личные, семейные и родовые княжеские летописи.
В этих летописях отмечены главным образом события семейной и личной жизни князей: рождение детей, браки, смерти, монашеские постриги, перемены княжения тем или иным князем и изредка походы.
Насколько предшествующее общерусское летописание XI в. было обширно по теме и по исполнению, настолько это княжеское летописание оказалось узким по содержанию и несложным по выполнению.
Однако в летописании княжеском — личном и семейном — имеется положительная сторона: это интенсивность исторического самосознания, сознания исторической ценности личной деятельности. Нас поражает сейчас распространенность этой заботы об историческом отображении собственной деятельности. Такие княжеские летописи, как Игоря Святославича, или его отца Святослава Ольговича, или родовая летопись Ростиславичей смоленских, значительно обогатили своим составом Киевскую летоппсь XII в.
Значительно обогатила Киевский свод и другая, новая форма исторического повествования, также возникшая в XII в. — жизнеописания кпязей. Одно из таких жизнеописаний — рассказ боярина Петра Борисовича о киевском князе Изяславе Мстиславиче (под 1146—1154 гг. в Ипатьевской летописи) — составляет наиболее яркие страницы Киевского свода 1200 г. Он носит светский характер и с замечательной отчетливостью отражает княжеский быт XII в.
Наконец, в составе Киевского свода 1200 г. отразилась еще одна новая литературная форма исторического повествования, возникшая в связи с феодальными усобицами того времени: это обличительные повести о княжеских преступлениях. Эти повести предназначались одной из враждующих сторон для того, чтобы служить своего рода обвинительными актами против другой. Они были типичны для периода наиболее острых феодальных усобиц. Это были своеобразные документы злодеяний, но документы, составленные в живой манере, с точно переданными речами действующих лиц, изящно написанные, насыщенные бытовыми подробностями, дышащие азартом княжеских усобиц, наполненные драматическими деталями. Составлялись эти повести обычно непосредственными участниками событий или их свидетелями, чтобы обвинить нарушителей мира и феодальных прав.
Одна из таких повестей включена в Киевский свод под 1175 г. — это повесть Кузьмища Киянина об убийстве Андрея Боголюбского. С поразительной силой психологического наблюдения рассказывает Кузьмище о том страхе, который испытывали убийцы перед тем, как ворваться в ложницу (спальню) князя. Испуганные, они возвращаются назад, спускаются в медушу (погреб для вин), подкрепляют силы вином и только после этого совершают убийство. Кузьмище повествует о бешеном сопротивлении князя. Князя хотели обманом заставить отворить дверь в спальню. Но князь догадался об обмане. Убийцы выломали дверь, и двое из них навалились на князя. В темноте князь подмял под себя одного из убийц, другой, предполагая, что повален князь Андрей, ранил своего товарища. Убийцы секли князя саблями и мечами и кололи копьями. Решив, что князь убит, они "трепещющи отъидоша". Затем однйму из них показалось, что князь сошел с сеней. Они вернулись, зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу. Тут только они завершили убийство. Другая повесть того же типа — рассказ боярина Петра Борисовича о клятвопреступлении Владимира Галицкого (сохранилась не полностью под 1152 г.). Этот рассказ не менее ярок.
Благодаря столь разнообразному материалу Киевская летопись представляет собой одну из самых богатых летописей Древней Руси — и как исторический источник, и как литературное произведение, и как памятник русского литературного языка. Она носит в основном, как было сказано, светский характер и отражает рост самобытных черт русской литературы этого периода. Летопись осуждает князей — "наводчиков" половцев и нарушителей "крестного целования". Призыв "постеречи земли Русьскыя", "блюсти Русской земли", "за землю Русскую страдати" звучит и в Киевской летописи в течение всего XII в.
Киевская литература в значительной степени создавалась не киевлянами. К их числу принадлежит знаменитый проповедник Климент Смолятич, литературная деятельность которого относится к 1140—1150 гг. Летопись так характеризует Климента: "бысть книжник и философ так, яко же в Руской земли не бяшеть". Из всех многочисленных произведений Климента сохранилось лишь единственное, обращенное к пресвитеру Фоме. В нем заключается мысль о допустимости символического толкования священного писания и связанных с этой манерой ораторских приемов проповеди. Послание это показывает наличие в XII в. споров о предпочтительности тех или иных литературных приемов и свидетельствует о существовании в это время различных литературных школ и рафинированной писательской культуры. Как видно из послания Климента, смоленский князь и пресвитер Фома обвинили Климента в излишнем пристрастии к Омиру (Гомеру), Аристотелю и Платону и ставили ему в пример некоего Григория, который совсем просто вел свои беседы, не прибегая к авторитетам и показаниям.
На грани киевской литературы и литературы влади-миро-суздальской стоит замечательный памятник житийной литературы XII в. — Киево-Печерский патерик. Патерик этот представляет собрание рассказов об отдельных событиях, связанных с основанием Киево-Печерского монастыря, и об отдельных его деятелях. Рассказы эти полны бытовых подробностей, рисующих жизнь монастыря. В них отразились различные ремесла, которыми занимались печерские монахи, монастырская торговля (солью, хлебом) и монастырская политика. Чудеса происходят то в келье иконописца, то в пекарне, то у гробовщика. Один из монахов заставляет бесов ворочать жернова и молоть пшеницу, другой — таскать в гору с берега Днепра бревна; пришедшие наутро возчики возводят на монаха крамолу, требуя платы денег по уговору (неустойку), подкупают судью, который берет их сторону, заставляя монаха платить возчикам: "Да помогут ти беси платити, иже тебе служат". Переплетающаяся с бытом фантастика придает рассказам занимательность и сюжетное разнообразие. В патерике упоминаются исторические события и исторические лица, сказывается и летописный стиль. В годы феодальной раздробленности патерик живо напоминал своим читателям об историческом прошлом родины, о Киеве XI в., способствуя тем самым сохранению идеи единства Русской земли.
Рассказами патерика увлекался впоследствии Пушкин, отмечавший в них "прелесть простоты и вымысла" (письмо к Плетневу от 12—14 апреля 1831 г.).
Только условно можно говорить о замкнутости культуры и другого древнего культурного центра Руси — Чернигова.
Черниговское зодчество XII—начала XIII в. представлено выдающимся памятником — собором Пятницкого монастыря (по-видимому, построенного "буй Рюриком" вначале XIII в.). Этот собор, разрушенный немецко-фашистскими захватчиками, обладал резко выраженными особенностями, обусловленными связью его с русской народной деревянной архитектурой. Ступенчатая конструкция сводов и общая пирамидальная композиция позволяют рассматривать Пятницкий храм как один из первых памятников того ярусно-повышенного типа, который в XVI в. приведет к такой вершине русского средневекового зодчества, как храм Вознесения в Коломенском. Пятницкий храм — памятник вполне своеобразного и самостоятельного стиля.
Чернигов издавна был важным центром ремесла. Ремесло продолжает развиваться здесь и в XII в. и в начале XIII в. Замечательный памятник черниговского прикладного искусства — серебряная чаша черниговского князя Владимира Давыдовича (умер в 1151 г.) с чеканной надписью по краям — живым свидетельством широкого гостеприимства этого "доброго и кроткого", по словам пристрастной к нему летописи, князя: "А се чара кня(зя) Володимирова Давыдов (и) ча, кто из нее нь(еть), тому на здоровье, а хваля бога своего и осподаря великого кня(зя)".
Литература Чернигова, по-видимому, была весьма своеобразной. В Чернигове несомненно велась летопись. Один из черниговских князей, Никола Святоша, был авторитетным писателем своего времени. Однако от всей богатой литературы Чернигова сохранилось только одно произведение — "Слово о князех", написанное около 1175 г. Оно представляет собой по форме церковное "похвальное слово" на память перенесения мощей Бориса и Глеба. Однако ближайшим поводом для его создания послужило, по-видимому, столкновение между черниговским князем Святославом Всеволодовичем и новгород-северским князем Олегом Святославичем. "Слово о князех" призывает русских князей прекратить усобицы, перестать призывать половцев на Русскую землю: "Мы же и до слова не можем стерпети, а за малу обиду вражду смертоносную въздвижем и помощь приемлюще от злых человек на свою братию"; "постыдитеся враждующе на свою братию или на друзи единоверныя".
