КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле
Смолька, которому приведенные выше факты были известны, пытался парировать вытекавший из них вывод следующими двумя соображениями[1]. Во-первых, он отмечал, что в записях о приезде в Новгород Нариманта и Патрикия говорится о пожаловании тому и другому "пригородов", в то время как в записи о приезде Юрия этого нет, и, следовательно, служилым новгородским князем он не стал. Однако новгородский летописец не всегда отмечал подобные факты. Например, в записи о приезде Лугвеня в Новгород также сказано кратко: "Того же лета прииха в Новгород князь Симеон Олгордовиць на Успенье святыя богородица и прияша его повгородци в честь"[2], хотя пригороды в свое управление он, несомненно, получил. Во-вторых, по его мнению, Юрий Наримантович прибыл в Новгород как противник Ягайлы, подобно Андрею Полоцкому. Однако о позиции этого князя в конце 70-х — начале 80-х годов мы данных не имеем. В сентябре 1377 г. Юрий Наримантович — князь Бэлза на Волыни был вынужден сдаться войскам Людовика венгерского, забравшего князя с собой в Буду. Затем, если не считать приведенной выше записи, Юрий Наримантович упоминается лишь в 1387 г., когда Ягайло послал его с рядом других литовских князей в Галицкую землю, а в числе противников Ягайлы и сторонников Витовта Кейстутовича он оказался еще позднее, в 1390—1392 гг.[3] По этим данным, разумеется, никак нельзя определять, какую позицию занимал литовский князь более чем за 10 лет до этого, когда между виленским и трокским дворами еще не началась открытая борьба[4].
Полностью опровергает построение Смольки запись Новгородской I летописи, непосредственно примыкающая к известию о приезде князя Юрия в Новгород. Это запись о том, что в марте 1380 г. в Москву направилось большое новгородское посольство во главе с архиепископом Алексеем. Переговоры завершились тем, что Дмитрий Донской "к Новугороду крест целовал на всей старине новгородчкой и на старых грамотах"[5]. Л.Е. Пресняков, анализируя данный текст, справедливо расценил его как свидетельство "розмирья" между Москвой и Новгородом, из-за чего и пришлось посылать в Москву столь представительное посольство[6]. Поскольку еще в 1375 г. между Москвой и Новгородом был не только мир, но и союз, а в последующие годы источники не отмечают каких-либо конфликтов между Москвой и Новгородом, то, судя по всему, "розмирье" было вызвано тем, что Новгород принял к себе на службу литовского князя как раз в то время (зима 1379/80 г.), когда между Москвой и Литвой шли, как мы увидим далее, военные действия.
Из всех высказанных Смолькой предположений можно поддержать лишь одно: возможность соглашения о союзе между Андреем Ольгердовичем как псковским князем и Дмитрием Донским при посещении Андреем Москвы[7]. Однако соединенных сил Москвы и Пскова было совершенно недостаточно, чтобы нанести серьезное поражение Литве, тем более что фактически с 1374 г. Московское великое княжество находилось в постоянном "розмирье" с главным из монголо-татарских ханств — Ордой Мамая. Пока продолжался этот конфликт, исключалась возможность крупных наступательных акций Москвы на других направлениях.
Подобному заключению как будто противоречит такой известный факт, как поход русских войск зимой 1379/80 г. на территорию Великого княжества Литовского. Об этом единственном известном событии русско-литовских отношений в годы, предшествующие Куликовской битве, сохранилось лишь свидетельство московской летописи: "Тое же зимы князь великий Дмитрей Иванович, собрав воя многы и посла с ними брата своего князя Володимера Андреевича да князя Андрея Олгердовича Полотьского да князя Дмитрея Михаиловича Волыньскаго и иныя воеводы и велможи и бояре многы и отъпусти я месяца декабря в 9 в пяток, отпусти их ратию на Литовьскыя городы и волости воевати. Они же сшедъшеся взяша городъ Трубческы и Стародуб и ины многы страны и волости и села тяжко плениша, и вси наши вои, русстии полци, цели быша, приидоша в домы своя со многими гостьми"[8].
Летописная запись позволяет прежде всего уточнить время похода — он был предпринят зимой 1379/80 г. Выбор для похода зимнего времени представляется неслучайным: в зимнее время монголо-татары, как правило, не совершали набегов, и русское войско могло уйти с южной границы Московского княжества, не опасаясь монголо-татарского нападения на московскую территорию. Можно также определить район действий русской рати: русские войска действовали на территории позднейшей Северской земли. Сначала они заняли г. Трубчевск на Десне, а затем продвинулись на запад к Стародубу. Следует подчеркнуть, что на указанной территории русские войска ранее, насколько можно судить, никогда не действовали, не заходя на юг дальше Брянска, а само Московское великое княжество с этими землями непосредственно не граничило. На юго-западном направлении московские земли доходили до Калуги, а дальше на юг шли владения потомков черниговских князей — позднейшие Верховские княжества. В трудных зимних условиях московские войска сумели пройти так далеко на юг, очевидно, лишь благодаря поддержке черниговских князей — союзников Дмитрия Донского.
Как отметил Смолька[9] обстоятельство, что во главе русского войска был поставлен двоюродный брат великого князя Владимир Андреевич Серпуховской, говорит о размахе предпринятой военной акции. Летописная запись, однако, не дает ответа на вопрос, какие цели преследовало русское правительство, послав большое войско на земли, лежащие так далеко от его границ. На первый взгляд, его поведение выглядит нелогичным: военные действия на юго-восточной окраине Великого княжества Литовского, как бы ни был значителен их успех, не могли нанести этому государству столь значительного ущерба, чтобы заставить его изменить свою политику; вместе с тем военное нападение на Великое княжество Литовское, несомненно, втягивало Московское великое княжество в конфликт с Литвой накануне столкновения с Ордой. Представляется, что отмеченным фактам можно дать лишь одно удовлетворительное объяснение: в Москве уже было известно о заключении союза между Ягайлой и Мамаем, и, предпринимая такой шаг, московское правительство стремилось затруднить соединение сил своих противников. Поскольку базой для совместного выступления литовских и монголо-татарских войск могли послужить лишь территории на юг и юго-запад от границ Московского княжества, то вполне естественна попытка московского правительства воспрепятствовать такому выступлению, заняв ряд городов на границе Великого княжества со степью.
Успешному решению этой задачи способствовала позиция находившегося в Трубчевске сына Ольгерда Дмитрия, который, по свидетельству летописи, "не стал на бои, ни поднял рукы противу князя великаго и не биася, но выиде из града с княгинею своею и з детми и с бояры своими"[10]. На решение князя, несомненно, повлияли уговоры его брата Андрея, который, по-видимому, не случайно принял участие в походе, однако, вероятно, еще большее значение имели настроения местных феодалов и более широких кругов населения. Из летописной записи ясно видно, что соглашение Дмитрия Ольгердовича с московскими воеводами было одобрено его "боярами", что определенно свидетельствует о тяготении местных феодалов к великорусскому политическому центру.
Каковы же были результаты похода 1379/80 г.? Смолька уклонился от определенных суждений на этот счет[11], но в последующих работах возобладала точка зрения, что он привел к временному переходу Брянского княжества под московский протекторат[12]. При этом указывалось на свидетельства таких памятников, как "Сказание о Мамаевом побоище", где говорится о приходе братьев Ольгердовичей к Дмитрию Донскому из Северской земли[13], и особенно "Летописной повести", в некоторых версиях которой указывается, что Дмитрий Ольгердович пришел к Дмитрию Донскому "з брянци" (Ермолинская летопись)[14] или "с силою Дьбряньскою" (Московский свод конца XV в.)[15]. Однако рассказ "Сказания" об Ольгердовичах, как убедительно показал Ю.К. Бегунов, полон многочисленных анахронизмов и должен быть признан продуктом литературного вымысла[16], а версии "Летописной повести", где читаются указанные выше чтения, представляют собой переработку более раннего текста памятников, представленного текстами Новгородской IV и Софийской I летописей[17]: в этом раннем тексте интересующее нас место о Дмитрии Ольге рдовиче изложено иначе: к Дмитрию Донскому пришел "Дмитрий бряньский с всеми своими мужи"[18].
Таким образом, в нашем распоряжении нет доказательств в пользу того положения, что после похода зимой 1379/80 г. Дмитрий Ольгердович продолжал владеть Брянским княжеством. Некоторые особенности летописного рассказа о походе позволяют скорее выдвинуть противоположное утверждение. Так, хотя в летописной записи Дмитрий Ольгердович выступает с определением "Трубческий", действительно центром его княжества был Брянск. Как князь Дмитрий "брянский" он выступает не только в "Летописной повести", но и в таком подлинном документе XIV в., как перемирная грамота Дмитрия Донского с Ольгердом 1372 г.[19] Между тем в летописном рассказе о походе 1379/80 г. Брянск даже не упоминается, хотя, двигаясь с севера, русские войска должны были, вероятно, сначала подойти к Брянску, а лишь потом к Стародубу и Трубчевску. Возможно, разгадка состоит в том, что в результате конфликта с Ягайлой Дмитрий Ольгердович уже утратил Брянск и укрывался в южной части своего удела, когда появились московские войска. Еще более существенно, что, по свидетельству летописи, после соглашения с московскими воеводами Дмитрий Ольгердович выехал в Москву, где "рядился" с Дмитрием Ивановичем и в результате великий князь московский "дасть ему град Переяславль и со всеми его пошлинами"[20]. Такое крупное пожалование литовскому князю на московской территории не является единственным в практике русско-литовских отношений конца XIV — начала XV в. Аналогию ему нетрудно указать в известных событиях начала XV в.; так, в 1405 г. к Василию Дмитриевичу "приеха... служити" из Литвы князь Александр Нелюб, "а с ним много Литвы и Ляхов", и великий князь "дасть ему Переяславль"; в 1408 г. из Брянска "приеде" к великому князю младший брат Ягайлы Свидригайло, а с ним ряд князей "и бояры Черниговъские и Дебряньские и Любутьскые и Рославъскые", и получил от Василия Дмитриевича Владимир, Переяславль и ряд других городов[21].
Поскольку и в 1405, и в 1408 гг. литовские князья были наделены землями в Московском великом княжестве в качестве компенсации за потерянные владения в Литве, то можно думать, что и Дмитрию Ольгердовичу Переяславль был дан в качестве компенсации за потерянный Брянский удел. Земли его княжества были, по-видимому, присоединены к владениям родного брата Ягайлы Дмитрия Корибута, которому около этого времени была пожалована в удел Северская земля[22]. Любопытно, что в одном из документов 90-х годов XIV в. Дмитрий Корибут выступает как "зять" Олега Рязанского. Возможно, что этот брак следует относить именно к периоду сближения Ягайлы и Мамая с Олегом и поддержка рязанского князя помогла Корибуту укрепиться в своих новых владениях[23].
Сопоставление приведенных выше фактов позволяет прийти к еще одному важному заключению. И в 1403, и в 1408 гг. литовские князья, получившие в держание Переяславль, приходили в Москву с большим войском, состоявшим, как видно на примере Свидригайлы, в значительной части из боярства их бывших владений. Собственно, на содержание этого войска и выделялись города и волости. Это позволяет полагать, что аналогичным образом и с Дмитрием Ольгердовичем выехали на Москву его дружина и местные "бояре", об участии которых в соглашении с московскими воеводами упоминается в летописи. Этот факт справедливо рассматривают как яркое проявление тяготения боярства восточных областей Великого княжества Литовского к московскому политическому центру с его программой объединения всех восточнославянских земель.
Вместе с тем следует отметить, что, несмотря на этот частичный успех, главная цель похода 1379/80 г. не была достигнута: создать на западной границе серьезное прикрытие для русской армии, выступающей против Мамая, не удалось. Этого не могли не учитывать русские военачальники, составляя план действий перед выступлением в поход против Орды. Неудача похода была, вероятно, связана с тем, что в 1379 г. было, наконец, достигнуто частичное соглашение с Орденом и литовские феодалы приобрели в связи с этим необходимую им свободу действий на востоке.
автор статьи Б.Н. Флоря
[1] Smolka S. Op. cit., s. 103.
[2] НПЛ, с. 388.
[3] Puzyna J. Jurij ksiaze belzki i chelmski. — Miesiecznik heraldyczny, 1932, N 10, s. 183—184.
[4] По мнению Пашкевича, само освобождение князя Юрия из венгерского плена произошло по просьбе Скиргайлы во время посещения им венгерского двора (Paszkiewicz Н. О genezie..., s. 83).
[5] НПЛ, с. 376.
[6] Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 318.
[7] В Описи архива Посольского приказа 1626 г. упоминаются тексты двух не дошедших до нас договоров Андрея Олъгердовича с Дмитрием Донским (Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977, ч. 1, с. 34-35, л. 5—5 об.).
[8] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 138.
[9] Smolka S. Op. cit., s. 103—104.
[10] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 138.
[11] Smolka S. Op. cit., s. 103.
[12] См., например: Kolankowski L. Op. cit., t. I, s. 15, 19—20.
[13] Повести о Куликовской битве, с. 59—60.
[14] ПСРЛ. СПб., 1910, т. XXIII, с. 125.
[15] Там же. М.; Л., 1949, т. XXV, с. 202.
[16] Бегунов Ю.К. Об исторической основе "Сказания о Мамаевом побоище". — В кн.: "Слово о полку Игореве" и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 513—516.
[17] Салмина М.А. "Летописная повесть" о Куликовской битве и "Задонщина", — В кн.: "Слово о полку Игореве" и памятники Куликовского цикла, с. 346—349.
[18] Повести о Куликовской битве, с. 31.
[19] ДДГ, № 6, с. 22.
[20] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 138.
[21] Там же, т. XXV, с. 234, 237.
[22] Как правитель Северской земли Дмитрий Корибут выступает в рассказе о событиях феодальной войны в Великом княжестве Литовском в 1381—1382 гг. в "Origo regis" (Там же, т. 35, с. 116).
[23] Грамоти XIV ст., № 61, с. 118; Paszkiewicz Н. О genezie..., s. 103.
