ПРИЛОЖЕНИЯ

ВИЗАНТИЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ

Никита Хониат

страницы    1    2

      Родившийся в малоазийских Хонах (антич. Колоссах) ок. 1155 г. Никита Хониат (в старой литературе иногда ошибочно называвшийся Акоминатом) довольно рано, в девятилетнем возрасте, вместе со своим старшим братом — будущим известным ритором и афинским архиепископом Михаилом — оказывается в Константинополе, где и получает образование, а затем постепенно начинает продвигаться по лестнице государственной службы. После пребывания в Пафлагонии в начале 80-х гг. в качестве чиновника фиска при Алексее I Комнине (1180-1183) он становится императорским секретарем. В этой же должности уже позже он участвовал в дунайских походах императора Исаака II Ангела в 1187 г. В 1188/1189 гг. Никита занимал высокий пост в финансовом ведомстве, а в 1189 — должность императорского наместника в Филиппополе (совр. Пловдив). При Исааке Ангеле он дослужился до чина грамматика при логофете дрома, затем стал судьей вила (1190/1191), эфором и, наконец, логофетом геникона и даже логофетом секретов, — титул, по распространенному мнению, идентичный в то время высокому чину великого логофета (фактически — главы кабинета правительства). Находясь на вершине власти почти десять лет (примерно с 1195 до февраля 1204 г.), Никита, однако, не принадлежал к категории вершителей судеб государства, не был и доверенным советником василевса. События захвата Константинополя крестоносцами в апреле 1204 г. имели для писателя губительные последствия. Потеряв все имущество, он вынужден был спасать себя и свою семью, взяв с собой лишь рукописи своих сочинений, в Селимврии. Затем, в 1206 г., ненадолго вернувшись в Константинополь, он отправляется в Никею, где оказывается вновь в придворном кругу императора Феодора I Ласкаря, хотя активной политической роли уже не играет. В Никее же Никита Хониат и скончался примерно между 1215 и 1217 гг.
      Прижизненный успех, помимо государственной службы, ритору принесло литературное творчество: его речи и письма, адресованные императорам, описывающие политические события современности, отличались содержательностью и совершенством стиля. Он сочинил стихотворный эпиталамий по случаю свадьбы императора Исаака и Маргариты Венгерской (ок. 1185) и вместе с тем — 27 книг церковного трактата "Догматическое всеоружие или Сокровище православия". Подлинной вершиной его творчества стало историческое сочинение.
      "История", или "Историческое повествование" Никиты Хониата совмещает в себе обобщающие монографии о правлении Иоанна II, Мануила и Андроника Комнинов и императоров из семьи Ангелов (1118-1206) с рассказом о собственных переживаниях, злоключениях, взлетах и падениях: в судьбе автора как бы концентрируются судьбы государства, а жизнь империи состоит из сотен жизней отдельных людей. Так, падение Константинополя в 1204 г. представляется крушением Византийской империи, оно же стало и крушением личной судьбы писателя.
      Записки Никиты Хониата о пережитом, обобщенные в историческом повествовании о судьбах империи его поры, — плод многолетнего труда, начатого еще молодым наблюдательным писателем и продолжавшегося им затем неоднократно вплоть до зрелого возраста. Описав события византийской истории после смерти Алексея I Комнина вплоть до латинского завоевания столицы, Никита Хониат затем, узнав о поражении латинян в Болгарии через год после их триумфа в Константинополе, продолжил повествование. В сохранившемся тексте оно доведено до похода Генриха против болгар в 1206 г. с приложением рассказа о памятниках искусства Константинополя, пострадавших от крестоносцев. Если начальные книги "Истории" писались с использованием сочинений предшественников — Киннама, Евстафия, то с 80-х гг., времени начала работы автора над историографическим сочинением, исторический материал передается на страницах повествования из первых рук.
      Немало в историческом сочинении Никиты Хониата и свидетельств о Руси. Так, сообщается, что венгерский король Гейза II (в 1151 г.) оказал помощь своему родственнику (князю Изяславу Мстиславичу) в войне с "соседними Росами", т.е. с Владимирком Галицким, ибо Галицкая Русь считалась сопредельным с Венгрией княжеством.
      Много говорится о Руси и в связи с эпопеей бегства Андроника Комнина (будущего императора) из тюрьмы вплоть до его возвращения в 1165 г. из "Галицы". "Галицей" же Никита Хониат называет одну из "топархий росов", которых еще считает "гиперборейскими скифами". Описываются обстоятельства бегства Андроника в Галич, его арест "влахами" по пути, хитрости беглеца, благодаря которым ему удается избежать опасности и добраться до Галича. Весь последний год перед возвращением в Византию Андроник находился при дворе "правителя Галицы", участвуя с ним в совместных пирах и охотах. Вновь вспоминает Никита Хониат о странствиях Андроника в связи с рассказами о злодеяниях его в то время, когда он был императором (1183-1185): писатель напоминает (подразумевая, конечно, еврипидову трагедию о Ифигении) об обычае тавроскифов убивать иноземцев, а ниже замечает, что страсть к зверствам и крови Андроник позаимствовал у народов, среди которых странствовал по свету. Пребывание Андроника на Руси нашло отражение и в его быту: палаты последнего императора-Комнина имели настенные росписи с изображением диковинного зверя, водящегося в "Тавроскифии", — зубра, русское название которого Никита Хониат воспроизводит в греческой транскрипции. И после свержения с престола в 1185 г. Андроник вновь пытается бежать к "тавроскифам" — на Русь.
      Вновь к Руси повествование Никиты Хониата возвращается в связи с сообщением о нашествии болгар и куманов ок. 1200/1202 гг. Помощь Византии оказал, напав на половцев, правитель Галины Роман, вняв мольбам архипастыря, т.е. митрополита (или епископа) на Руси. Тем самым росы проявили себя как "христианнейший народ". Примерно этим же временем Никита Хониат датирует и начало княжеских междоусобиц на Руси, когда Роман обагрил свой меч в родственной крови, одолев властителя "Киавы" (т.е. Киева) Рюрика. Однако пример братоубийственной вражды "тавроскифы" получили именно из Константинополя, замечает историк, намекая на обстоятельства прихода к власти в Византии Алексея III Ангела (1195), затем — возвращения Исаака II вместе с сыном Алексеем IV Ангелом (1203) и их окончательного низвержения Алексеем V Дукой Мурчуфлом (1204).
      Издание: Nicetae Choniatae Historia / Rec. J.-P. van Dieten. Berolini en Novi Eboraci, 1975.
      Перевод: Никита Хониат. История / Под ред. В.И. Долоцкого, Н.В. Ченцова. СПб., 1860-1862. Т. 1-2 (2-е изд.: Рязань, 2003. Т. 1-2) (переводчик не указан).
      Литература: Успенский 1874; Успенский 1879; Neumann 1888. S. 103-105; Грот 1889; Krumbacher 1897. S. 91-93, 281-286; Chalandon 1912. P. ХХII-XXXIV; Васильевский 1930. С. 76-79; Grecu 1949. Vol. 7. P. 194-204; Grabler 1962-1963. Bd. 11-12. S. 57-78; Grabler 1960. S. 190-193; Каждан 1963. Т. 24. P. 4-31; Van Dieten 1964. S. 302-328; Jurewicz 1970; Златарски 1967-1971. Т. 2. С. 522-523; Van Dieten 1971; Каждан 1972. С. 294-299; Каждан 1973; Hunger 1978. Bd. 1. S. 429-441; Досталова 1982. Т. 43. С. 31-33; Moravcsik ВТ П. S. 444-450; Бибиков 1998. С. 197-206; Бибиков 1999. С. 136-155, 199-261; Каждан 2005.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

      (1122 г.) На пятом году царствования Иоанн[1] выступает в поход против скифов[2], которые стали опустошать Фракию, уничтожая хуже саранчи все, что ни встречалось. Собрав ромейские войска, он вооружился как можно сильнее, не только потому, что неприятелей было почти бесчисленное множество, но и потому, что варвары выказывали надменность и с хвастовством смело и сильно наступали. К тому же он, кажется, вспомнил, что потерпел прежде, когда ромейским скипетром владел Алексей Комнин[3] и когда занята была Фракия и опустошена большая часть Македонии. Сначала, употребив военную хитрость, император отправляет к скифам послов, которые говорили на одном с ними языке, чтобы как-нибудь склонить их к договору и отвратить от войны всех или, по крайней мере, некоторых из них, так как они разделялись на многие племена и отдельно раскидывали свои шатры. Заманив к себе этим способом некоторых из их начальников, он оказывал им всяческую любезность, предложил роскошное угощение, очаровал и обворожил их подарками, состоявшими из шелковых одежд и серебряных чаш и сосудов. Отуманив и расстроив такими ласками умы скифов, он решился, нисколько не медля, вывести против них войско и вступить с ними в сражение, пока они находятся еще в нерешительности и склоняются то туда, то сюда, то есть — и думают заключить с ромеями союз вследствие сделанных им обещаний, и хотят отважиться на войну, как уже прежде привыкшие побеждать. Итак, поднявшись из пределов Верои[4], где стоял лагерем, он в сумерки нападает на скифов. Тогда происходит страшная свалка и завязывается ужаснейшая из когда-либо бывших битва. Ибо и скифы мужественно встретили наше войско, наводя ужас своими конными атаками, метанием стрел и криками при нападениях, и ромеи, однажды вступив в бой, решились сражаться с тем, чтобы победить или умереть. При этом и сам император, имея при себе друзей и определенное число телохранителей, всегда как-то являлся на помощь там, где была опасность. Между тем скифы, руководимые одною нуждою, изобретательницею всего полезного, из предосторожности ухитрились во время этой битвы вот на что. Собрав все повозки, они расположили их в виде круга и, поставив на них немалое число своего войска, пользовались ими как валом[5]. Вместе с тем, оставив между ними косые проходы, они, когда теснимы были ромеями и принуждены были бежать, уходили за повозки, как за крепкую стену, и оттого не подвергались невыгодам бегства, а потом, отдохнув, опять выходили оттуда, как бы через открытые ворота, и мужественно сражались. Таким образом эта битва была почти настоящим штурмом стен, внезапно воздвигнутых скифами среди открытого поля, и оттого ромеи напрасно истощались в усилиях. Тогда-то Иоанн показал своим подданным образец мудрости, ибо он не только был умный и находчивый советник, но и первый исполнял на деле то, что предписывал военачальникам и войскам. То было дело необыкновенное и свидетельствовало о его великом благочестии. Когда неприятели всею массою напали на ромеев и с особенною отвагою вступили в бой и когда ромейские фаланги изнемогали, — он, став пред иконою Богоматери и с воплем и умоляющим видом взирая на нее, проливал слезы, более горячие, чем пот воинов. И небесплодно было это его действие: напротив, он тотчас же облекся силою свыше и прогнал войска скифские, как некогда Моисей простиранием рук рассеял полчища амаликитян[6]. Взяв телохранителей, которые защищаются длинными щитами и заостренными с одной стороны секирами[7], он несокрушимою стеною устремляется на скифов. И когда устроенное из повозок укрепление ими было разрушено и оттого бой сделался рукопашным, — враги опрокидываются и обращаются в бесславное бегство, а ромеи смело их преследуют. Тогда тысячами падают эти обитатели повозок, и лагерь их разграбляется. Что же касается до военнопленных, то их оказывается бесчисленное множество, равно как и тех, которые добровольно отдались из любви к пленным единоземцам, так что из них в одной западной ромейской провинции составлены были целые селения, от которых небольшие остатки существуют еще и доселе. Немалое также число их включено было в союзные когорты, но еще более значительные толпы, взятые войском, были проданы.
      Одержав столь знаменитую победу над скифами и достигнув такого великого торжества, Иоанн воздает благодарение Богу, учредив в память этого события и во свидетельство благодарности так называемый у нас "печенежский Праздник"...
      Между тем и сам император[8], спустя немного времени, отправился в поход с войском. На пути, при первой же встрече, он прогнал скифов, которые, перейдя Истр, опустошали области при горе Гем[9], — и, выступив из Филиппополя[10], пошел прямо в Кефалинию[11]...
      (1150 г.) ...А сам император, узнав, что властитель Сербии снова злодействует на границах и поступает хуже прежнего, так что заключил даже союз против ромеев с соседними пеонцами[12], с пренебрежением выступает против них с небольшою частью войска, полагая, что они не в состоянии с ним бороться. Но они выказали неожиданное сопротивление и мужественно встретили предстоящую войну, получив весьма сильное вспомогательное войско от гуннов[13]. В это-то время и Иоанн Кантакузин[14], вступив в бой с варварами и сражаясь до того, что и сам наносил и принимал удары, — потерял пальцы на руках, подвергшись нападению целой толпы сербов. Да и сам император имел единоборство с архижупаном[15] Вакхином, — человеком богатырского телосложения и с сильно развитыми мышцами рук. Вакхин ударил императора в лицо и разбил вдребезги опущенную железную сетку шлема, закрывавшую глаза его, а император пронзил мечом его руку и, этим лишив его возможности сражаться, взял его живым в плен. Когда же наконец и здесь ромеев озарил блеск победы и варвары рассеялись, подобно тучам, и после неблагополучного начала война окончилась весьма счастливо, — император, еще не стерши с лица пыли после прежнего сражения и еще покрытый горячим потом, идет войною против угров. Он ставил им в вину то, что они помогали сербам, и хотел воспользоваться отсутствием их защитника, так как король угров[16] был тогда вне отечества и сражался с соседними росами.
      (1155 г.) ...В это же время и скифы[17], переправившись через Истр, стали разорять ромейские крепости, лежащие на этой реке. Против них выслан был некто Каламан[18]. Но он неудачно повел войну против скифов и потерпел совершенное поражение; полки его были разбиты и потеряли много храбрых людей, да и сам он умер от полученных им смертельных ран. А скифы, разграбив по своему обыкновению все, что попадалось им на пути, и навьючив лошадей добычей, отправились в обратный путь. Для них ничего не стоит переправа через Истр, они легко выходят на грабеж и без труда возвращаются назад. Оружие их составляют: колчан, повешенный сбоку на поясе, кривой лук и стрелы. Некоторые, впрочем, употребляют и копья и ими действуют на войне. Один и тот же конь и носит скифа во время тягостной войны, и доставляет пищу, когда разрезают его жилу, а если это кобылица, то, говорят, она удовлетворяет и скотской похоти варвара. Для переправы чрез реку скифы используют кожаные мешки, наполненные соломой и так хорошо сшитые, что в них не проникает ни малейшая капля воды. Скиф садится верхом на такой мешок, привязав его к конскому хвосту, кладет на него седло и все военные принадлежности и таким образом, пользуясь при переправе конем, как судно парусом, легко переплывает через всю ширину Истра.

Император Иоанн II Комнин и императрица Ирина

      (1165 г.) ...В это же время возвратился в отечество и Андроник[19], снова бежавший из заключения и проживавший в Галице. Галица — это одна из топархий, принадлежащих росам, которых называют также гиперборейскими скифами. А убежал Андроник вот каким образом. Он притворился больным, и ему назначен был в услужение молодой комнатный слуга из иноземцев и притом плохо знавший наш язык. Этому слуге, — так как ему только одному и доступен был вход в тюрьму, — Андроник поручает унести потихоньку ключи от дверей башни в то время, когда стражи, порядочно подвыпив, уснут после обеда, и с этих ключей сделать из воска точный отпечаток, так чтобы он во всем соответствовал подлиннику и вполне походил на него. Невольник исполняет приказание и приносит Андронику слепки ключей. Андроник поручает ему показать их сыну своему Мануилу и сказать, чтобы он, как можно скорее, приказал сделать из меди такие же ключи, и кроме того, — чтобы в амфоры, в которых приносится ему к обеду вино, положил льняные веревочки, клубки ниток и тонкие шнурки. Когда это приведено было в исполнение, — замки ночью отпираются, темница без труда отворяется и Андроник, при содействии невольника, который помогал ему в этом деле, получив от него подарок, — выходит с веревками в руках... Достигши Меливота[20], он садится здесь на приготовленных для него лошадей и бежит прямо в Анхиал[21]. По прибытии сюда, он открывается Пупаке[22], который первый, как я уже сказал, взошел на лестницу на острове Корифо[23], — и, получив от него съестные припасы на дорогу и проводников, отправляется в Галицу. Но когда Андроник считал уже себя вне опасности, так как уже скрылся от преследований и достиг пределов Галицы, куда стремился, как в спасительное убежище, тогда-то именно он и попадается в сети ловцов. Влахи[24], предупрежденные молвою о его бегстве, схватили его и опять повели назад к императору. Не имея для себя ни в ком ни спасителя и избавителя, ни друга-защитника, без оружия, без слуги, этот изобретательный человек опять нашел себе пособие в своей хитрости. Чтобы обмануть тех, которые вели его, он притворился, будто страдает поносом, часто сходил с лошади и, отойдя в сторону, готовился к отправлению естественной нужды, отделялся от спутников и оставался один, как будто его действительно беспокоил понос. Много раз он делал так и днем, и ночью и наконец обманул своих спутников. Однажды, поднявшись в темноте, он воткнул в землю палку, на которую опирался в дороге как человек больной, надел на нее хламиду, наложил сверху шляпу и таким образом, сделав нечто похожее на человека, присевшего для отправления естественной нужды, предоставил стражам наблюдать, вместо себя, за этим чучелом, а сам, тайно пробравшись в росший там лес, полетел, как серна, освободившаяся от тенет, или птица, вырвавшаяся из западни. Когда стражи увидели наконец его проделку, они бросились бежать вперед, полагая, что Андроник следует тому же направлению, по которому шел прежде. Но он обратился назад и другим путем направился в Галицу... Что же касается Андроника, — он принят был правителем Галицы с распростертыми объятиями, пробыл у него довольно долго и до того привязал его к себе, что вместе с ним и охотился, и заседал в совете, и жил в одном с ним доме и вместе обедал.
      Между тем император Мануил считал бегство двоюродного брата и удаление его из отечества личным для себя бесчестием. К тому же ему казалось и подозрительным долговременное его отсутствие, так как ходили уже слухи, что он собирает многочисленную скифскую конницу с намерением вторгнуться в ромейские пределы. Поэтому он признал делом, как говорят, первой важности — возвратить Андроника. С этой целью он приглашает его оттуда и, после дружеских уверений с той и другой стороны, действительно принимает странника в свои объятия...
      ...О вонь смрада, которую обоняет не Господь, но сонм Эринний и злодей Андроник! Слыша, что древние приносили в жертву волов и служили божеству курением, он не захотел следовать их примеру, но, как видно из его дел, имея душу более безжалостную, чем самые лютые когда-либо бывшие люди, решился, по своей злобе, приносить в жертву людей, презрев христианские законы, которые заповедывают скорее спасать, чем губить душу, и объявляют целый мир недостойным ее. Какой безумный Камбис, или жестокий Тарквиний, или Эхет и Фаларис — эти дикие и зверские люди сделали что-нибудь подобное?[25] Кто из тавроскифов, у которых положено законом убивать чужеземцев[26] и обычаями которых заразился этот много скитавшийся старик, так свирепствовал над своим пленником?
      (ок. 1185 г.) ...Наконец, он[27] построил возле храма Сорока мучеников великолепные палаты, которые должны были служить для него помещением, когда он приходил в церковь. Не имея возможности расписать в них живописью или изобразить мозаикой дела, недавно им совершенные, он обратился к тому, чем занимался до воцарения. Таким образом живопись представляла конскую езду, псовую охоту, крик птиц, лай собак, погоню за оленями и травлю зайцев, пронзенного копьем кабана и раненого зубра (этот зверь больше сказочного медведя и пестрого леопарда и водится преимущественно у тавроскифов), сельскую жизнь с ее палатками, наскоро приготовленный обед из пойманной добычи, самого Андроника, собственными руками разрубающего на части мясо оленя или кабана и тщательно его поджаривающего на огне, и другие предметы в том же роде, свидетельствующие о жизни человека, у которого вся надежда на лук, меч и быстроногого коня и который бежит из отечества по своей глупости или по добродетели...
      ...Когда же толпа разнесла ворота, называемые Карейскими, и ворвалась во дворец, Андроник обратился в бегство. ...Андроник поспешно отправился в намеченный путь. Предположил же он бежать к тавроскифам, потому что все ромейские области, как и владения других народов, считал для себя небезопасными.
      ...Между тем Исаак[28], прожив немало дней в Большом дворце, переезжает во Влахернский дворец и здесь получает известие об аресте Андроника. Взят же был Андроник таким образом. По пути во время своего бегства он приезжает в Хилу[29], в сопровождении немногих слуг. бывших при нем еще до воцарения, и с двумя взятыми им женщинами. Жители того места, видя, что на нем нет никаких царских украшений, но что он, как беглец, спешит переправиться к тавроскифам[30] и что его никто не преследует, и не осмелились и никак не сочли возможным задержать его...
      (1185 г.) ...Виновники зла, предводители мятежного войска [болгар], то есть Петр и Асан, со всей своей изменнической дружиной, подобно упоминаемому в Евангелии стаду свиней, устремившемуся в море, бросились в Истр и, переправившись через него, соединились с соседними скифами[31]. К сожалению, император[32], при совершенном отсутствии всякого сопротивления имея возможность обойти всю Мисию[33] и поставить гарнизоны в тамошних городах, из которых многие лежат вдоль Гема и большая часть которых, или даже почти все, построена на крутых скалах в заоблачной высоте, не сделал ничего подобного, но, предав огню хлебные скирды и польстившись на притворное раскаяние явившихся к нему влахов, немедленно поворотил в обратный путь, оставив все дела там еще далеко не разрешенными, так что он только возбудил в варварах еще большее презрение к ромеям и еще более их одушевил...
      ...Между тем Асан, с толпой своих варваров переправившись через Истр и соединившись со скифами, набрал там по мере надобности многочисленное союзное войско и потом опять возвратился в свое отечество Мисию[34]. Найдя ее совершенно очищенной и оставленной ромейским войском, варвары ворвались в нее с большим шумом, как будто привели с собой из Скифии целые полки демонов. Теперь они уже не довольствовались тем, чтобы охранять свою собственную независимость и удержать господство над одною Мисией, но решились учинить как можно больше вреда ромеям и соединить Мисию и Болгарию в одно владение, как это было давно когда-то. Впрочем, может быть, дело кончилось бы и благополучно, если бы император опять сам выступил против мятежников. К сожалению, он отложил свое личное участие в войне против них до другого времени и вверил командование войском своему дяде по отцу, севастократору Иоанну[35]...
      ...Между тем василевс [Исаак Ангел], жалея, что в первый свой поход против мисийцев[36] не распорядился их страною надлежащим образом и возвратился из нее с такой поспешностью, как будто его по пятам преследовал неприятель, даже не оставив в ее крепостях ромейских гарнизонов и не взяв у неприятеля благонадежных заложников, теперь опять решился идти в Мисию. Не теряя времени, он выступил из столицы с небольшим войском, какое при нем было, — так как получил известие, что мисийцы уже не рыщут только по горам и холмам, но, усилившись наемным скифским войском, спустились к окрестностям Агатополя и страшно опустошают их, принося "Термерово несчастье"[37], — между тем по призыву его собиралось и остальное войско. Император хотел противопоставить неожиданному и быстрому нападению варваров столь же быстрый отпор, надеясь, что и врагов удержит, и в своих возбудит живейшую готовность следовать за собой в этот второй поход против влахов, если сам первый немедленно поднимет против них оружие и сядет на бранного коня...
      ...Итак, император, взяв с собой около двух тысяч отборных воинов, хорошо вооруженных и снабженных добрыми конями, выступил из Таврокома против неприятеля один, приказав обозу и обозной прислуге следовать в Адрианополь[38]...
      ...Наконец, мы заметили и ясно увидели неприятельское войско, — так как и я был здесь, состоя при императоре в должности младшего секретаря. Мгновенно скифы[39] и влахи, поручив добычу отдельному отряду с тем, чтобы он пробирался кратчайшей дорогой и поспешно продолжал путь до самых гор, сомкнулись и храбро встретили натиск ромейской конницы, сражаясь своим отечественным обычным способом. Обыкновенно они бросаются на противников, осыпают их тысячами стрел и ударяют в копья, но через короткое время меняют нападение на бегство и начинают заманивать неприятеля в погоню за собою; потом вдруг поворачиваются лицом к настигающим, бросаются на них быстрее птиц, рассекающих воздух, и вступают опять в бой, всякий раз — с новым мужеством и с большей против прежнего отвагою. Повторив этот маневр и теперь много раз, так что ромеи стали уже явно ослабевать, они оставили его потом, обнажили мечи и с страшным воинственным криком, быстрее мысли, бросились на ромеев и начали косить без разбора — и нападавших, и обращавшихся в бегство. По всей вероятности, скифы, снискав великую славу, действительно посмеялись бы в этот день над нами и мы были бы преданы на позор народу зверскому, если бы не подоспел на помощь сам император, имевший при себе еще совершенно свежую фалангу, и если бы громкий звук труб прибывшего отряда, гул медноустых рогов, огласивший поле сражения, и вид драконовых изображений, развевавшихся по ветру на древках копьев, не увеличили в их устрашенном неожиданностью воображении численности нашего войска. Таким образом вырвав тогда кое-что из неприятельской добычи, словно из звериных челюстей, император направился после битвы назад к Адрианополю, оставив дорогу, по которой предполагал идти. Но так как варвары не успокаивались, то он опять поворотил на дорогу, которую перед тем оставил. В самом деле, ему удалось при Веррое[40] остановить набеги скифов и мисийцев как благодаря помощи людей опытных в военном деле, так и благодаря своим личным распоряжениям. Тем не менее варвары, хотя боялись ромеев и везде обращались в бегство, где только появлялся император, однако всякий раз украдкой снова принимались за свои дела, вторгаясь где-нибудь как будто с целью дать битву и заставляя там ожидать своего нападения, а между тем в действительности нападая совсем в другом месте и всегда имея какой-нибудь успех. Когда император спешил к Агатополю, чтобы там остановить их набеги, они грабили селения вблизи Филиппополя. Как скоро он направлялся к месту, которое от них страдало, они тотчас устремлялись туда, откуда уходил император. Их набегами управлял один из упомянутых мною братьев, Асан, человек необыкновенно ловкий и в затруднительных обстоятельствах чрезвычайно находчивый...
      ...Так как дела на западе становились, между тем, все хуже и хуже, и влахи вместе с команами постоянно производили разорительные и опустошительные набеги на ромейские области, то император снова предпринял поход против них. Действительно, пройдя мимо Анхиала, он обходом проник в Гем; но скоро уверился, что не в состоянии будет совершить что-нибудь достойное царского присутствия в войске, и решил кончить поход в два месяца...

             

[1] Император Иоанн II Комнин (1118-1143).

[2] "Скифы" — печенеги.

[3] Император Алексей I Комнин (1081—1118).

[4] Совр. Боруй в Болгарии.

[5] О способе обороны "табором" см. в разделе "Иоанн Киннам".

[6] Аллюзия на Исх 17:11.

[7] Имеется в виду варяго-русский наемный корпус императорской гвардии.

[8] Император Мануил I Комнин (1143—1180).

[9] Балканский хребет.

[10] Совр. Пловдив в Болгарии.

[11] Западная Греция.

[12] "Пеонцы" — венгры.

[13] Также венгры.

[14] Византийский полководец.

[15] Это древний титул владетеля Сербии.

[16] Геза II (1141—1161), венгерский король.

[17] Куманы (половцы).

[18] Византийский военачальник, по-видимому, венгерского происхождения ("Кальман").

[19] Андроник Комнин, брат императора Мануила I Комнина, будущий император Андроник I (1183-1185).

[20] Топоним во Фракии.

[21] Город во Фракии, на берегу Черного моря, ныне известный у греков под именем Анхиало и Ахело, а у турок — под именем Кенхис.

[22] Подручный Андроника, скорее всего, тюркского происхождения.

[23] Название о. Корфу (Керкиры) в Ионическом море.

[24] Население левобережья Дуная, "волохи" русских летописей.

[25] Камбис — древнеперсидский царь; Тарквиний — древнеримский царь; Эхет — мифический жестокий царь Эпира; Фаларис — тиран Акраганта.

[26] Аллюзия на Еврипида ("Ифигения в Тавриде").

[27] Андроник I Комнин. Подводя итог его правлению, Никита Хониат перечисляет его добрые и дурные дела.

[28] Исаак II Ангел, византийский император (1185-1195 и 1203-1204).

[29] Небольшой приморский город близ Понта.

[30] Т.е. русским.

[31] Куманами. Болгарский аристократ Асень с братом Петром возглавили в 1185 г. антивизантийское восстание в союзе с половцами.

[32] Исаак II Ангел.

[33] Вариант: - "все Загорье", т.е. Балканы.

[34] Вариант: в отечество свое — Загорье.

[35] Севастократор Иоанн Комнин — знатный вельможа, второй по значению после императора.

[36] Болгар.

[37] Поговорка, означающая вполне заслуженное наказание (Термеры — город в Карий).

[38] Совр. Эдирие в Турции.

[39] Здесь: куманы.

[40] Боруй.