АНТИЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Лукиан
Знаменитый софист и сатирик, Лукиан происходил из города Самосаты, расположенного на Евфрате в Коммагене. Время его жизни определяется приблизительно как 120 — после 180 г. н.э. Получив хорошее образование в Афинах, Лукиан много путешествовал по миру (Греция, Италия, Галлия). Одно время Лукиан служил секретарем в канцелярии римского наместника в Египте. Под именем Лукиана до нас дошло ок. 70 произведений, среди которых есть и подложные. В своих произведениях, написанных в рамках идеологии и выразительных средств второй софистики, Лукиан обсуждает — часто в сатирическом духе — многие мифологические, исторические, политические, философские и моральные вопросы, актуальные для его времени. Многие сочинения написаны в форме сократического диалога, в котором перемешаны комедийные и морализаторские мотивы.
Для истории Северного Причерноморья особый интерес представляет его диалог "Токсарис, или дружба", в котором вымышленные персонажи — грек и скиф — рассуждают о понятии дружбы в представлении греков и скифов. Примеры верной дружбы, приводимые скифом, расцвечены скифско-боспорскими "реалиями", многие из которых, несомненно, вьщуманы автором и сближают его повествование с греческим романом. Тем не менее историки видят во многих именах и подробностях скифского быта детали, которые были почерпнуты Лукианом из неизвестных нам литературных источников, в частности, из так называемого "романа о Каллигоне" первых веков н.э., дошедшего в папирусных фрагментах.
Издания: Luciani Samosatensis opera / Ex rec. С. Jacobitz. Bd. 1-3. Lipsiae, 1867-1872 (репринт: Hildesheim 1966); Luciani Opera / Ed. N. №1ёп. 1-2. Lipsiae, 1906-1923; Lucian / Ed. by A.M. Harmon, K. Kilburn and M.D. MacLeod. Vol. I-VIII. Harvard, 1913-1967; Lucian / Ed. by M.D. MacLeod. 4 vols. Oxford, 1972-1987.
Переводы: Лукиан. Собрание сочинений в двух томах / Под ред. Б.Л. Богаевского. Т. 1-2. М.; Д., 1935; Лукиан из Самосаты. Избранное. М., 1962; Лукиан. Избранное. Перевод с греческого. Проза и поэзия. М., 1996.
Литература: Богаевский 1915. С. VIII-XLIV; Лосев 1979. С. 191-280; Нахов 1991. С. 5-22; Ростовцев 1925. С. 106-107; Allington 1927; Bompaire 1958; Householder 1941; Jones 1986; Schmeja 1972; Schwartz 1965.
СКИФ, ИЛИ ГОСТЬ
1. Анахарсис[1] не первый прибыл из Скифии в Афины, руководимый желанием познакомиться с эллинской образованностью: раньше его прибыл Токсарис[2], муж мудрый, отличавшийся любовью к прекрасному и стремлением к благороднейшим знаниям, но происходивший не из царского рода и не из "колпаконосцев"[3], а из толпы простых скифов, каковы у них так называемые "восьминогие", т.е. владельцы пары быков и одной повозки. Этот Токсарис даже не возвратился в Скифию, а умер в Афинах и немного спустя даже был признан героем; афиняне приносят ему жертвы как иноземному Врачу[4]: это имя получил он, будучи признан героем. Быть может, не лишним будет объяснить причину этого наименования, а также включения в число героев и признания его за одного из Асклепиадов[5], чтобы вы узнали, что не одним скифам свойственно превращать людей в бессмертных и посылать к Замолксису[6], но что и афинянам можно обоготворять скифов в Элладе...
3. Вспомнил я о нем вот почему. Токсарис был еще жив, когда Анахарсис, только что высадившись, шел в Афины из Пирея; как иностранец и варвар, он испытывал еще сильное смущение, ничего не зная, пугаясь малейшего шума и не зная, что с собой делать; он не понимал, что все видевшие его смеются над его убранством, не находил никого, кто бы знал его язык, и вообще уже раскаивался в своем путешествии и решил, только взглянув на Афины, немедленно отправиться назад, сесть на корабль и ехать обратно в Боспор[7], откуда для него уже не далек был путь домой в Скифию. При таком настроении Анахарсиса встречается с ним, по истине как добрый гений, Токсарис уже в Керамике[8]. Сначала его внимание привлекла одежда его родины, а затем ему уже нетрудно было узнать и самого Анахарсиса, происходившего из знатнейшего рода, одного из первых в Скифии. А Анахарсису откуда можно было бы признать в нем земляка, когда он был одет по-эллински, с выбритой бородой[9], без пояса и без оружия, уже владея языком, и вообще казался одним из туземных жителей Аттики? Так преобразило его время.
4. Но Токсарис, обратившись к нему по-скифски, спросил: "Не ты ли Анахарсис, сын Давкета[10]?" Анахарсис прослезился от радости, что встретил [человека], говорящего на его языке и притом знавшего, кто он был в Скифии, и спросил: "А ты, друг, откуда знаешь нас?" — "Да ведь и сам я, — отвечал Токсарис, — происхожу оттуда, из вашей земли, а имя мое — Токсарис, но я не [настолько] знатного рода, чтобы мог быть тебе известен". — "Неужели ты, — сказал [Анахарсис], тот самый Токсарис, о котором я слышал, что некто Токсарис из любви к Элладе покинул в Скифии жену и маленьких детей, уехал в Афины и живет там, уважаемый лучшими [людьми]?" — "Да, — сказал [Токсарис], — я тот самый, если обо мне еще говорят у вас". — "Итак, — сказал Анахарсис, — знай, что я сделался твоим учеником и соревнователем овладевшей тобою страсти — видеть Элладу... Но ради Меча[11] и Замолксиса, наших отеческих богов, возьми меня, Токсарис, будь моим руководителем и покажи все лучшее в Афинах...".
(Перевод В.В. Латышева из: ВДИ. 1948. 1. С. 428-429)
ТОКСАРИС, ИЛИ ДРУЖБА[12]
1. Мнесипп. Что говоришь ты, Токсарис? Вы, скифы, приносите жертвы Оресту и Пиладу[13] и считаете их богами?
Токсарис. Приносим, Мнесипп, приносим, но вовсе не считаем их богами, а [просто] хорошими людьми.
Мн. [Значит], у вас есть обычай и хорошим людям после их смерти приносить жертвы, как богам?
Токе. Не только [это], но мы даже чтим их праздниками и торжественными собраниями.
Мн. Чего же вы ищете от них? Ведь, конечно, вы приносите им жертвы не ради [снискания] их благосклонности, раз они мертвы?
Токе. Быть может, не худо [было бы], если бы и покойники были к нам благосклонны. Но мы полагаем, что и для живых полезнее будет, если мы будем помнить о лучших людях, и [потому] чтим умерших: мы думаем, что в таком случае многие захотят у нас сравняться с ними.
2. Мн. Этот взгляд совершенно правилен. Но за что же именно вы приравняли к богам Ореста и Пилада, тем более, что для вас они пришельцы и, что всего важнее, [даже] враги? Ведь когда тогдашние скифы после крушения корабля схватили их и отвели для принесения в жертву Артемиде, они, напав на тюремщиков и одолев стражу, убили царя, захватили жрицу и, похитив даже самую статую Артемиды, отплыли назад, насмеявшись над скифской общиной; если вы за это почитаете их, то, пожалуй, многих заставите подражать им. Обратитесь теперь сами к древнему времени и рассудите, хорошо ли будет для вас, если в Скифию придет много Орестов и Пиладов. Мне кажется, что таким образом вы сами очень скоро можете сделаться нечестивцами и безбожниками, если и остальные боги таким же способом удалятся из вашей страны. Затем, вероятно, вместо всех богов вы обоготворите людей, являющихся с тем, чтобы их вывезти, и святотатцев будете чтить жертвами, как богов.
3. Если же вы не за это чтите Ореста и Пилада, то скажи же, Токсарис, какое другое добро сделали они вам, за которое вы, прежде не считавшие их богами, теперь, напротив, принесением жертв признали богами и приводите жертвенных животных к тем, которые тогда сами чуть не были принесены в жертву? Ведь это может показаться смешным и противным древним обычаям.
Токе. Даже и те [деяния] этих мужей, которые ты привел, Мнесипп, заслуживают похвалы. В самом деле, они вдвоем решились на такое смелое предприятие и, удалившись на такое расстояние от своей [страны], приплыли в Понт, который тогда был еще не известен эллинам, кроме тех, которые на [корабле] Арго совершили поход в Колхиду[14]; они не были поражены страшными рассказами о нем, не испугались его прозвания — он назывался "негостеприимным"[15], вероятно, потому, что кругом жили дикие племена — и, будучи захвачены, оказались столь мужественными и не удовольствовались своим спасением, но сначала отомстили царю за оскорбление и захватили Артемиду, а затем уже поплыли назад. Разве все это не заслуживает удивления и божеских почестей у всех, кто только прославляет доблесть? Однако мы не эти подвиги Ореста и Пилада имеем в виду, почитая их как героев.
4. Мн. Так скажи же, пожалуйста, какой другой славный и божественный подвиг совершили они? Что касается плавания и путешествия, то я мог бы указать тебе многих торговых людей, имеющих больше права на божеские почести, чем они, и, главным образом, финикиян, которые ездят не только в Понт или до Меотиды и Боспора[16], но плавают по всем местам эллинского и варварского моря. Ведь они ежегодно поздней осенью возвращаются домой, обрыскав, так сказать, все берега и все побережья. Считай же их богами на том же основании, несмотря на то, что большая часть их — торгаши и, при случае, продавцы соленой рыбы[17].
Токе. Выслушай же, чудак, и посмотри, насколько мы, варвары, умнее судим о хороших людях: [у вас] в Аргосе и Микенах нельзя увидеть даже славной гробницы Ореста и Пилада, а у нас построен даже храм им обоим вместе, как это и следовало, потому что они были товарищи; [у нас] приносятся им жертвы и воздаются все прочие почести. [А то обстоятельство], что они были чужеземцы, а не скифы, нисколько не мешает им считаться славными; ведь мы не исследуем, откуда происходят доблестные люди, и не завидуем, если они сделали добро, не будучи [нашими] друзьями; воздавая хвалу их деяниям, мы считаем их своими по делам. А всего более поразило нас и считается достохвальным в этих мужах именно то, что, по нашему мнению, они были самыми лучшими в мире друзьями и как бы установили прочим [людям] законы о том, как следует делить с друзьями всякую судьбу и пользоваться почетом со стороны лучших из скифов.
6. Наши предки записали на медной доске все, что они совершили вместе или один ради другого, поставили ее в храме Ореста и установили закон, чтобы эта доска была первым предметом изучения для их детей и чтобы они выучивали на память написанное на ней[18]. Таким образом, каждый из них скорее мог бы забыть имя своего отца, чем не знать деяний Ореста и Пилада. Кроме того, в ограде храма можно видеть нарисованные древними картины, изображающие то же самое, что написано на доске: как Орест плывет со своим другом; как затем, когда его корабль разбился о скалы, он схвачен и приготовлен к жертвоприношению, и как Ифигения приступает уже к священнодействию; напротив, на другой стене, нарисовано, как [Орест], освободившись уже от оков, убивает Тоанта и многих других скифов и, наконец, как они отплывают с Ифигенией и богиней; скифы тщетно хватаются за находящийся уже в движении корабль, цепляются за руль и пытаются взобраться [на палубу]; но после напрасных усилий одни из них израненные, другие из боязни ран вплавь направляются к земле. Здесь-то именно лучше всего можно видеть, какую великую любовь обнаружили они друг к другу при столкновении со скифами: живописец изобразил, что ни тот, ни другой не обращает внимание на врагов, нападающих на него самого, а отражает устремляющегося на друга, старается подставить себя под стрелы впереди его и пренебрегает опасностью умереть, лишь бы спасти друга и собственным телом принять предназначаемые другу удары.
[1] Легендарный скифский мудрец Анахарсис, приехавший во времена Солона в Грецию и прославившийся там своей мудростью, описан уже у Геродота (IV, 76-77).
[2] Это имя использовано Лукианом для обозначения скифа также в публикуемом ниже диалоге "Токсарис, или дружба". Ни один античный автор не упоминает его, кроме Лукиана. Само имя связано с греческими обозначениями лука (
) и лучника (
), что выдает вымышленный характер "скифского" имени (лук со стрелами были известны как атрибут скифского вооружения).
[3] Так могли обозначаться служители Великой матери Кибелы, носившие высокий колпак. Возможно, здесь имеется в виду сословие скифских жрецов энареев, описанное Геродотом (IV).
[4] Наряду с Аполлоном-Врачом, культ которого был широко распространен в древней Греции.
[5] Т.е. потомков легендарного врача Асклепия.
[6] Замолксису, которому поклонялись геты, каждые пять лет приносили в жертву "вестника", который должен был сообщить ему об их просьбах (подробнее см. у Геродота — IV, 94-96).
[7] Имеется в виду Боспор Киммерийский (совр. Керченский пролив), на берегах которого располагалось Боспорское царство.
[8] Керамиком называли один из афинских кварталов.
[9] На самом деле, выбритая борода была больше признаком римлян, а не греков. Лукиан явно модернизирует древнеафинскую жизнь.
[10] Скифский царь с таким именем из других источников неизвестен. Геродот называет отцом Анахарсиса некоего Гнура, сына Лика, правнука Спаргапита (Her. IV, 76).
[11] О почитании скифами меча см.: Her. IV, 62.
[12] В диалоге участвуют некий грек Мнесипп и скиф Токсарис. Лукиан уже использовал имя Токсарис в сочинении "Скиф, или гость".
[13] Орест, сын Агамемнона, и его друг Пилад приплыли в Таврику, где нашли сестру Ореста Ифигению, и с ней бежали в Грецию. Ниже в уста скифа Токсариса вложен рассказ об этом событии, который довольно точно повторяет сюжетную канву "Ифигении в Тавриде" Еврипида (см. выше). Любопытно, что очень похожую историю, в которой скиф из Таврики повествует о дружбе Ореста и Пилада и о памяти о них среди скифов, рассказывает Овидий в Epist. Ill, 2, 39-100 (см. текст, перевод и комментарий: Подосинов 1985. С. 77-79; 127-128; 216-219).
[14] Имеется в виду поход аргонавтов под руководством Ясона в Колхиду за золотым руном.
[15] Речь идет о первоначальном названии Черного моря как "Понт Аксинский" ("Негостеприимный"), ср. выше в "Ифигении в Тавриде" Еврипида (238).
[16] Возможно, это высказывание следует рассматривать как свидетельство существования финикийско-боспорских торговых связей.
[17] Соленая рыба была для Боспора одним из важнейших предметов экспорта.
[18] Скифы, умеющие писать и читать, — несомненная выдумка Лукиана.
