БЫЛИНЫ И СКАЗКИ
Сказания Земли Русской
ВЕЛИКАН ЗОРЯСЛАВ И ЛЮБАВА МИКУЛИШНА
Ходил по горам великан Зоряслав, силой молодецкой тешился. Там дуб столетний из земли вывернет, вместо палицы на плечо положит. Там камень многопудовый в ущелье сбросит, речку перегородит, купальню устроит. А то встретится с другим великаном — семи пядей во лбу, промеж глаз калёна стрела укладывается, и давай с ним силой да удалью меряться. Один раз ударит — по колено соперника в землю вобьёт. Другой ударит — по пояс в земле противник окажется. Дойдёт дело до борьбы — спасайся, зверьё мелкое! Норы осыпаются, кусты приминаются. Умаются великаны, руки друг другу пожмут, побратаются. Разведут костёр до неба, примутся были-небылицы сказывать, песни играть. Эх, сладка ты, воля вольная! Эх, хороша ты, жизнь богатырская!
Как-то раз после дневных трудов прилёг великан Зоряслав отдохнуть в холодке да и заснул. Привиделся ему сон чудной. Будто стоит перед ним девица незнакомая красоты невиданной, смотрит строго, неласково. И так неловко ему стало от взгляда её пронзительного, словно мальчишке нашкодившему. И спросить бы у красавицы, чем перед ней провинился, да язык к нёбу прилип.
— Великан Зоряслав, забубённая головушка! Полно силу богатырскую на пустое бахвальство растрачивать.
Полно деревья ломать, горы крушить, зверье губить. Слезами кровавыми исплакалась сторона родимая. А ты живёшь — не оглянешься, помрёшь — не спохватишься. Посмотри на кольцо заветное да усовестись!
Тут налетели лебеди чёрные, закружили над красавицей строгой, обронили одно перышко на ладошку подставленную. Превратилась девица в лебедь белую, поднялась на крыло и растаяла в поднебесье. Лебедь белая среди черных лебедей — как первый снежок на сырой земле.
Проснулся Зоряслав, глянул: позеленело кольцо медное, выкрасило кожу на мизинце. Вскочил великан на ноги, взревел во всю глотку:
— Эх, дай себе волю — заведёт тебя в лихую долю! Загулялся я, заигрался силой молодецкой. Попал в беду мой названый брат Алексей Митрофанович, каплей крови горит его александрит заговорённый, а мне и невдомёк. Кабы не сон вещий, так и не встревожился бы! Не пришёл бы на помощь, не подставил бы плечо в час испытания. Отвернулись бы от меня люди добрые. Говорили бы: Зоряслав — пустомеля, много сулил, да мало дал! Как бы жил дальше с несмываемым позором-бесчестием? Эй, Сивка-Бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!
Свистнул великан посвистом молодецким, так что пыль столбом. И минуты не прошло, оседлал Зоряслав коня богатырского, небывалого. Он раз скакнул — через рощицу перемахнул, второй раз скакнул — озеро за спиной оставил. Сивка-Бурка бежит, земля дрожит, из ушей пламя пышет, из ноздрей дым столбом. Хвостом след устилает, долы и горы промеж ног пускает. Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли — донёс конь богатырский великана Зоряслава до деревеньки разорённой. Встретили его у околицы бабка столетняя да юный воин в кольчуге с плеча отцовского. Мальчишечка мальчишечкой, из тех, кто ещё ни усов, ни бороды по малолетству не нажил. Поклонилась старуха великану большим поклоном:
— Хлеб да соль, великан Зоряслав, богатырь могучий! Нагадала я на слезе сиротской, что идёшь ты на подмогу защитнику нашему славному, Алексею Митрофановичу. Не побрезгуй помощью малой — возьми с собой Любаву Микулишну, кузнецкую дочь! Пригодятся тебе её знания, умения.
Захохотал великан Зоряслав. Разве девичье дело — в кольчуге ходить, с басурманами биться? Тяжёл меч для руки белоснежной, к игле да прялке привычной. Устрашится она вида крови алой, бьющей из ран разверстых.
Ничего не ответила Любава на речи насмешливые. Подняла с земли молот из батюшкиной кузницы, помахала играючи, а потом метнула его в ворона, прилетевшего мертвечиной полакомиться. Сняла Любава кольчугу, рубаху льняную, размотала тряпицы. Смотрит великан — на груди девичьей рана свежая, калёной стрелой оставленная.
— Не кичись, великан Зоряслав, богатырской доблестью! Не одним мужчинам позволено за родную землю голову сложить. Не стерпела душа — на простор пошла! Отомстить хочет за батюшку с матушкой, за сестриц-малолеточек, за родню многочисленную, за соседей добрых. Рука у меня крепкая, глаз верный, в седле сижу — кочевник позавидует. Не устрашусь я ни басурмана лютого, ни нечисти поганой. Лучше умереть в поле, чем в бабкином подоле. Только я задёшево с жизнью расставаться не собираюсь. Мне ещё надо замуж выйти, сыновей, дочерей нарожать, чтобы зазвенела деревенька наша голосами детскими. А как подрастут ребятишки — передать им секреты батюшки моего загубленного, кузнеца Микулы.
Устыдился великан Зоряслав спеси своей мужской. Осмотрел он оружие Любавы Микулишны глазом опытным, придирчивым. Остался доволен: на славу поработал искусный мастер. Счастье, что не нашли супостаты схорон кузнеца. Но что за воин без коня молодецкого? Неоткуда взяться коню в деревне, в которой и цыплёнка на развод враги не оставили. Конь не меч, в тайник не спрячешь! Засвистал великан Зоряслав посвистом молодецким — встала над дорогой зола столбом.
— Сивка-Бурка меньшой, стань передо мной, как лист перед травой!
И договорить не успел, а конь уже перед Любавой гарцует. Следы от копыт молодецкие, комья земли во все стороны летят богатырские. И так он к хозяйке новой ластится, словно весь век ходил под её седлом.
Стали воины прощаться со старухой столетней. Повесила она им на шею по кожаному мешочку с родимой землёй, прочитала заговор старинный.
— Выхожу я во чисто поле, сажусь на зелёный луг, во зелёном лугу есть зелья могучие, а в них сила видима-невидима. Срываю три былинки: белую, чёрную, красную. Красную былинку буду метать за Океан-море, на остров Буян, под меч-кладенец; чёрную былинку покачу под чёрного ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а во гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырского; белую былинку заткну за пояс узорчатый, а в поясе узорчатом зашит, завит колчан с калёной стрелой, дедовской. Красная былинка притащит мне меч-кладенец, чёрная былинка достанет уздечку бранную, белая былинка откроет колчан с калёной стрелой. С тем мечом отобью силу чужеземную, с той уздечкой обротаю коня ярого, с тем колчаном с калёной стрелой — разобью врага-супостата. Заговариваю я ратного человека Зоряслава и ратного человека Любаву на войну сим заговором. Мой заговор крепок, как камень Алатырь.
Взяли сотоварищи в руки плёточки шёлковые — скакнули кони богатырские над тёмными лесами, под ходячими облаками. Скакнули во второй раз — оказались на поле-поляне, на высоком кургане, где кипел недавно тяжёлый бой, жестокая битва. Куда ни бросишь взгляд — лежат басурманы поверженные. Кружат над ними чёрные вороны, готовятся справлять кровавую тризну. Посмотрел великан Зоряслав на кольцо волшебное: пошли по алому камушку разводы черные. Значит, нет больше на свете отважного витязя Алексея Митрофановича. Сложил он буйную головушку в неравном бою.
Зашлось от боли нестерпимой сердце великана Зоряслава. Пока он силой молодецкой тешился себе на увеселение, стоял его брат один-одинёшенек против тьмы басурманской. Поклялся великан клятвой страшной, что изведёт он супостатов всех до единого. Отомстит и за брата названого, и за всех людей замученных. Только сначала надо предать матери сырой земле отважного витязя Алексея Митрофановича со всей воинской почестью. Срубить ему домовину подземную, чтобы можно было лёжа лежать, сидя сидеть, стоя стоять. Опустить туда верного коня, сбрую ратную богатырскую, хлеб-соль и воду ключевую. Стали великан Зоряслав и Любава Микулишна искать Алексея Митрофановича. Приподнимали тела мёртвые, отгоняли голодных стервятников. Наконец, взошли они на вершину кургана высокого. Смотрят — лежит славный витязь, а вокруг него врагов порубленных видимо-невидимо. Сотни две с четвертью. А если бы всех убитых собрать, посчитать — облился бы слезами царь басурманский. Дорого продал жизнь богатырь русский! Подкосились, подломились резвы ноги у Любавы Микулишны, опустилась она на колени перед своим спасителем, осмотрела раны его бесчисленные. Почти каждая рана — смертельная. Прошептала, потрясённая силой духа несгибаемой.
— Как же бился он против лютых врагов, весь изрезанный, исколотый?
— Так и бился: держись до последнего, а упал — целуй мать сыру землю да опять становись на ноги!
Срубил Зоряслав домовину дубовую. Поднял великан Алексея Митрофановича на руки, целовал его в уста сахарные.
— Ты прости-прощай, брат названый! Не пришёл я вовремя на подмогу. Лёг бы теперь с тобой в гроб живым, да надо доделать то, что ты не успел: истребить супостатов оставшихся, освободить пленников из неволи горькой. А потом поспешу следом за тобой, потому как не будет мне ни минуты покоя, ни секунды радости. Одного боюсь: земля на могиле задернеет, а худой славы не покроет.
— Погоди хоронить добра молодца, погоди давать обещания опрометчивые! Помирать — не в помирушки играть. Кручиною поля не изъездишь, слезою моря не наполнишь. А с бедой ещё потягаемся!
Обернулся Зоряслав — всходит на высокий курган старец в шубе серебристой. На рукавице — филин окольцованный, держит в клюве коромысло: с одного конца флакон чёрного стекла подвешен, с другого — стекла прозрачного.
— Только камень александрит цвет изменил, волхвовал я по проточной воде, по полной луне, по пламени костра, по книге волхвовной. Показали вода, луна и огонь гибель витязя отважного. Подсказала книга волхвовная, как горе избыть, воина оживить. Послал я филина в чистое поле, в широкое раздолье, за тёмные леса, за зелёные луга, за быстрые реки, за крутые берега — мёртвой и живой воды добыть. Положите героя усопшего на мать сыру землю. Отирайте мёртвой водой раны запёкшиеся.
Отёрла Любава мёртвой водой раны бесчисленные — срослась плоть, словно ничего не было. Окропила живой водой — задышал витязь, дрогнул ресницами стрельчатыми, приоткрыл глаза синие.
— Долго же я спал-почивал, со сна голову разломило. Хоть лоб взрежь, ничего не помню!
Посмотрел по сторонам Алексей Митрофанович, посуровел лицом. Вернулась память к добру молодцу: как нашёл он деревеньку разорённую, как бился с супостатами бесчисленными, как подкралась смерть в схватке неравной. Отчего же вновь он здоров, силён, нет на теле ни ссадины, ни царапины?
Выслушал витязь рассказ великана Зоряслава, обнял брата названого, поцеловал Любаву, как сестрицу меньшую, поклонился земным поклоном волхву.
— Век благодарить — не отблагодарить! Век платить — не расплатиться! Кабы не вы, стать бы мне сытным обедом для чёрных воронов.
— Не пришёл твой срок, воин отважный. Рано телу во сырой земле лежать, рано душе на ответ идти.
Не отбил ещё пленников у басурманов лютых, не вызволил погребённых заживо, не забрал Арину Степановну из дома змеиного, не освободил Дарьюшку от сна колдовского. Исполняй свой долг честно. И помни: ничего ты нам не должен.
Оживил Алексей Митрофанович коня своего верного. Распростились сотоварищи с волхвом. Только в путь-дорогу тронулись, говорит Любава Микулишна:
— Мало перебить супостатов, освободить друзей моих и родичей. Хочу, чтобы никогда больше не ступала нога захватчиков на землю русскую! Как доскачем мы до войска басурманского, вы бейте их, гоните безжалостно. А я найду среди добра награбленного отцовский плуг золотой, проложу межу волшебную, через которую ни один враг не пройдёт. Огражу край родной от нашествий.
