ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ
Петр Дамиани. "Житие блаженного Ромуальда"
(около 1041/2 г.)
Петр Дамиани (1007-1072), известный деятель Западной церкви, теоретик и практик пустынножительства, затем епископ Остии (близ Рима) и кардинал, был плодовитым писателем, сочинения которого (жития, послания, литургическая поэзия и др.) занимают два полных тома "Патрологии" Ж.-П. Миня (PL. Т. 144-145). "Житие блаж. Ромуальда" стало одним из первых, если не первым, сочинением Петра и было создано ок. 1041/2 или даже, возможно, ок. 1030 г. Петр был учеником знаменитого пустынника — как и Бруно Кверфуртский, и потому неудивительно, что в "Житии" присутствуют сведения о деятельности Бруно. Для историка Руси они представляют интерес тем, что являются одним из самых ранних вариантов апокрифического предания о св. Бруно-Бонифации как апостоле Руси.
Издания: Petri Dam. Vita b. Rom.
Переводы: На русский язык: Голубинский 1/1. С. 216-218; Назаренко 2001а. С. 340-341 (в обоих случаях — только "русский" фрагмент).
Литература: Calamonieri 1978. Р. 147-210; прочую обширную библиографию о Петре Дамиани см.: Reindel 1976. S. 405-443; RFHMAe 9. P. 135-139.
27. [Бонифаций[1] отправляется проповедовать Христа язычникам, но те не желают принимать его благовествование, хотя и опасаются убить его, помня, что после мученической кончины св. Адальберта множество чудес заставило народ славян принять христианство[2].] Когда же досточтимый муж явился к королю Руси (Russi) и принялся настойчиво и неотступно проповедовать, король, видя его в простой одежде ходящего босиком, подумал, что святой муж произносит такое не ради веры, а скорее, чтобы собрать деньги. Поэтому он пообещал, что самым щедрым образом насытит его бедность всяческим богатством, если тот откажется от своего суесловия. Тогда Бонифаций немедленно вернулся на постоялый двор, облекся в подобающее самое драгоценное епископское облачение и в таком виде снова предстал во дворце перед королем. Король, видя его украшенным столь дорогими одеждами, сказал: "Теперь мы знаем, что к лжеучению тебя понудили не нужда и бедность, а незнание истины. Если ты хочешь все же, чтобы твоим словам поверили, пусть на небольшом расстоянии друг от друга воздвигнут две высоких поленницы и подожгут их. А ты, когда они разгорятся так, что оба костра сольются в один, пройди посредине. Если огонь причинит тебе хоть какой-нибудь вред, то мы сожжем тебя на этом костре дотла. Если же — что невероятно — ты окажешься невредим, то все мы уверуем в твоего Бога безо всяких возражений". Этот уговор пришелся по душе и Бонифацию, и всем присутствовавшим язычникам. Бонифаций, одевшись словно для торжественной литургии, сначала со святой водой и возженной кадильницей со всех сторон обошел костер, а затем шагнул в бушевавшее пламя и вышел совершенно невредимым, так что не видно было даже ни единого обгоревшего волоса. Тогда король и все прочие, бывшие свидетелями этого зрелища, толпою бросились к ногам блаженного мужа, со слезами прося прощения и горячо моля о крещении[3]. Потом к крещению стало стекаться такое множество язычников, что святой муж отправился к одному большому озеру и крестил народ в его обильных водах. Король же решил оставить королевство сыну, дабы не разлучаться с Бонифацием до конца своих дней. А брат короля, живший совместно с ним, не хотел уверовать и потому в отсутствие Бонифация был убит королем. Другой же брат, который жил уже отдельно от короля, как только к нему прибыл блаженный муж, не пожелал слушать его слов, но, пылая на него гневом за обращение брата, немедленно схватил его. Затем из опасения, как бы король не вырвал Бонифация из его рук, если он оставит его в живых, он приказал обезглавить [Бонифация] на своих глазах и в присутствии немалой толпы. Однако тут же сам он ослеп и его со всеми бывшими там охватил такой столбняк, что никто не мог ни говорить, ни слышать, ни совершать какое-либо человеческое действие, а все стояли, застыв неподвижно, будто каменные. Король, узнав об этом, был в большом горе и задумал убить не только брата, но предать мечу и всех свидетелей этого преступления. Но когда он явился туда и увидел тело мученика, все еще лежавшее на виду, а брата и остальных — стоявшими в оцепенении без чувств и без движения, он и все его люди сочли за благо сначала помолиться за них — не вернет ли милосердный Господь им утраченные чувства; а потом, если согласятся уверовать, то вина простится им и они останутся жить, если же нет, то все погибнут от мстительных мечей. После долгой молитвы как самого короля, так и прочих христиан, к оцепеневшим не только вернулись прежние чувства, но, сверх того, выросла также решимость снискать истинное спасение. Они немедленно со слезами просили прощения за свое преступление, с великим ликованием приняли таинство крещения[4], а над телом блаженнейшего мученика воздвигли церковь[5].
(Petri Dam. Vita b. Rom. P. 57-60)
[1] Бруно (Бонифаций) Кверфуртский. Если Адемару Бруно известен под своим мирским именем, под которым он вошел в немецкую историографическую и агиографическую традицию, то Петр Дамиани именует его Бонифацием, как то было свойственно итальянской традиции. Осознание того, что речь идет об одном и том же лице, пришло только с научными изысканиями начала XVIII в.
[2] Очевидно, слухи о распространенности почитания Адальберта Пражского как святого в Польше (выкупленные Болеславом I мощи св. Адальберта почивали до 1038 г. в кафедральном соборе в Гнезне) автор принимает в качестве свидетельства проповеди святого среди славян. На самом деле официальная христианизация и Чехии, и Польши произошла много раньше.
[3] Рассказ о невредимости проповедника от огня — один из распространенных стереотипов житийной литературы. В отношении Бруно Кверфуртского он засвидетельствован еще запиской некоего Виберта, который выдает себя за одного из капелланов Бруно и описывает его проповедь среди пруссов (MGH SS. 1841. Т. 4. Р. 579-580; русский перевод: Назаренко 2001а. С. 351-352).
[4] Во время миссионерской деятельности Бруно Кверфуртского в начале XI в. "королем Руси", т.е., в данном случае, киевским князем, был креститель Руси Владимир Святославич. С момента официального принятия Русью христианства по византийскому обряду тогда минуло уже двадцать лет, так что рассказ Петра Дамиани является явным анахронизмом. Однако смешение припоминаний о Бруно и безвестных миссионерах 970-х гг., которое мы уже наблюдали у Адемара Шабаннского, позволяет подозревать то же самое и в данном случае. Тем более, что ситуация на Руси, как она описана Петром, весьма напоминает положение дел при Святославичах: три брата, один из которых — «король» (Ярополк Киевский), другой живет поблизости от него и убит им (Олег Древлянский), третий — далеко от него и упорствует в язычестве (Владимир Новгородский) (Назаренко 2001а. С. 340-356).
[5] В аналогичном заблуждении находился и Адемар.
