ПРИЛОЖЕНИЯ

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ

Титмар Мерзебургский "Хроника"
(1012-1018 гг.)

      Титмар, родившийся в 975 г., происходил из знатного восточносаксонского рода графов Вальбек (между Магдебургом и Брауншвайгом), с 990 г. учился в школе при магдебургском кафедральном соборе, а в 1009 г. занял епископскую кафедру в Мерзебурге, став одним из приближенных германского короля (затем императора) Генриха II.
      Над "Хроникой" Титмар работал до последних дней жизни (он умер 1 декабря 1018 г.), оставив труд незаконченным. "Хроника" была задумана как история Мерзебургской церкви, но быстро разрослась до общегерманских, и даже более того, масштабов. Охватывая события от начала X столетия (времени восшествия на престол Саксонской династии германских королей в лице Генриха I) до 1018 г., сочинение мерзебургского епископа является главным, а порой и единственным источником по истории Центральной Европы первых двух десятилетий XI в. Географическое положение Мерзебургской епархии и ее преимущественно славянский этнический состав обусловили пристальный интерес хрониста к славянам. Особую ценность представляют детальные сведения современника событий о польско-немецких войнах 1003-1018 гг., а также по древнерусской истории конца княжения Владимира Святославича и времени междоусобия его сыновей, так как в древнерусских источниках этот период отражен скупо и заметно затемнен агиографической стилизацией в связи с рано развившимся церковным почитанием младших сыновей Владимира — свв. Бориса и Глеба.
      Хронология работы автора над "Хроникой", весьма важная в ряде случаев для правильной оценки содержащихся в ней сведений (в том числе и о Руси), восстанавливается с достаточной определенностью (Kurze 1889. S. 59 ff.; Holtzmann 1935. S. 159-209). Титмар приступил к своему эпохальному труду, вероятно, осенью 1012 г., и к лету 1013 г в целом были завершены первые три книги. После этого в руки хрониста попал список "Кведлинбургских анналов", который послужил для него источником при работе над IV и последними главами VI книги. Книги IV-V были написаны, насколько можно судить, во второй половине 1013 г., а работа на VI книгой пришлась примерно на первое полугодие 1014 г. Особенно важные для истории Руси книги VII—VIII создавались в течение 1014-1018 гг. непосредственно по следам описываемых событий.
      Письменные источники Титмара немногочисленны; помимо названных "Кведлинбургских анналов", это главным образом знаменитая "История саксов" Видукинда Корвайского (применительно к эпохе Оттона I: Wid.) и хронологические данные из синодика Мерзебургской церкви; в основном же Титмар опирался на устную информацию. Сама "Хроника" мерзебургского епископа активно использовалась в последующей историографии, особенно в XII в., когда обширные выдержки из нее были включены в "Деяния магдебургских архиепископов" и гигантскую компиляцию так называемого "Саксонского анналиста".
      Текст "Хроники" дошел до нас в авторском оригинале (cod. Dresdensis R 147), что бывает очень редко и усугубляет ее ценность как исторического источника. Рукопись написана несколькими почерками, причем в качестве добавлений, иногда достаточно пространных, в ней имеются собственноручные приписки самого Титмара. Поскольку оригинал "Хроники" в том виде, в каком он был использован уже первыми издателями, имел лакуны (в настоящее время утрачено 15 листов из 207), то сохраняет свое значение и переработка "Хроники", предпринятая в 1120 г. в саксонском монастыре Корвай и сохранившаяся в списке XIV в.
      Издания: Приведем только последние критические издания. Образцовым на настоящий день является издание Р. Хольцманном параллельно Дрезденской и Корвайской рукописей: Thietm. 1935. Для этого издания свойственно новое, сравнительно с предыдущей издательской традицией, разбиение на главы; поэтому при отсылках на книги и главы "Хроники" в историографии нередок разнобой. Сильно упрощенными вариантами издания Р. Хольцманна служат польское издание М.3. Едлицкого (Thietm. 1953), ценное своим подробным комментарием, и немецкое — В. Трилльмиха (Thietm. 1957). Ввиду того, что оригинал "Хроники" сильно пострадал во время Второй мировой войны, особое значение приобретает факсимильное воспроизведение Дрезденской рукописи: Thietm. HS. Издание подборки фрагментов о Руси см.: Свердлов 1. С. 60-64; Назаренко 1993. С. 134-137.
      Переводы: Приводим только последние по времени; на немецкий язык: Thietm. 1939; Thietm. 1957 (a latere); на польский язык: Thietm. 1953; на русский язык: Титм. (перевод во всех деталях ориентирован на издание В. Трилльмиха). Фрагменты, касающиеся Руси, чаще всего выборочно, переводились на русский язык многократно; их более или менее полную подборку см., например: Рапов, Ткаченко 1980. С. 57-67 (этой работой пользоваться не следует из-за обилия ошибок как в переводе, так и в комментарии); Свердлов 1. С. 64-69; Назаренко 1993. С. 138-143.
      Литература: Кроме работ, названных выше, а также обширных введений к указанным изданиям "Хроники", см.: Фортинский 1872 (приводим эту во многом устаревшую книгу как единственное монографическое исследование труда Титмара на русском языке); Fickermann 1959. S. 21-76; Wattenbach, Holtzmann 1. S. 52-58; Lippelt 1973; Schroder 1974; Свердлов 1976. С. 102-112; Назаренко 1993. С. 143-205; более обширную библиографию см.: Назаренко 1993. С. 133-134; RFHMAe 11. Р. 163-165.

      1.
      [II, 21. Удрученный мыслями о смерти, германский император Оттон I спешит с исполнением своих планов создания Магдебургской архиепископии. Он вызывает в Рим новоизбранного хальберштадтского епископа Хильдеварда и утверждает его в сане не прежде, чем тот выражает согласие уступить будущей архиепископии часть своего диоцеза.]
      II, 22. Император призвал к себе Рихара (Richarius), третьего аббата магдебургской (Magadaburgiensis) церкви[1] — ибо ранее ее возглавляли Аннон (Anno) и Отвин (Otwinus), к тому времени епископы[2] — желая почтить его епископским достоинством. Но прочитав какое-то тайно доставленное ему письмо, он передумал[3] и 18 октября в лето от Воплощения Господня 970-е[4] апостолической властью (auctoritas)[5] возвел на вершину архиепископства Адальберта (Aethelbertus) — трирского монаха, ранее, однако, назначенного епископом Руси (Ruscia) и изгнанного оттуда язычниками[6], отца известного и во всех [отношениях] испытанного. Затем с большими почестями он отправил его в его епархию, повелев всей саксонской знати (principes) провести с ним (Адальбертом) ближайшее Рождество Господне. [Адальберт прибывает в Магдебург, где рукополагает епископов в новооснованных подчиненных ему епископствах — Мерзебургском, Майсенском и Цайцском; под его начало переходят также уже существующие епархии в Хафельберге, Бранденбурге и Познани[7].]

(Thietm. 1935. Р 64)

      2.
      IV, 58. [Смерть 25 мая 992 г. польского князя Мешка I. Его сын Болеслав I изгоняет мачеху и братьев[8] и захватывает единоличную власть; его жены: первая — дочь маркграфа Рикдага[9], вторая — венгерка, от которой у него сын Бесприм[10].] Третьей стала Эмнильда (Emnildis), дочь почтенного сениора (senior) Добромира (Dobremirus)[11]. Твердая во Христе, она склоняла непостоянную душу своего супруга ко всякому благу, не уставая в искуплении грехов их обоих неистощимой щедростью милостыни и воздержанием. Она родила двух сыновей: Мешка (Miseco)[12] и другого, которого отец назвал именем своего возлюбленного сениора[13], а также трех дочерей, из которых одна — аббатиса[14], вторая вышла замуж за графа Херманна (Hirimannus)[15], третья — за сына короля Владимира (rex Wlodemirus)[16], о чем я еще скажу.

(Thietm. 1935. Р. 196, 198)

      3.
      VI, 91. [Праздник Пасхи[17] германский король Генрих II провел в Падерборне, а Пятидесятницу[18] — в Мерзебурге.] Накануне этого [праздника] прибыл Болеслав (Bolizlavus)[19], оставив ради безопасности у себя заложников, и был принят как нельзя лучше. В святой день (в Пятидесятницу) по возложении рук он становится вассалом (miles) [короля] и после присяги сопровождает короля, в торжественном облачении направляющегося в церковь, в качестве оруженосца (armiger)[20]. В понедельник [Болеслав], умиротворив короля многими дарами от себя и от своей супруги[21], получил затем от королевских щедрот [дары еще] более превосходные и значительно более многочисленные вместе с давно желанным бенефицием (beneficium) и, довольный, с честью отпустил заложников. Вслед за тем он с нашей в том помощью[22] напал на Русь (Rucia) и разорил большую часть этой страны (regio)[23]. Когда между его [воинами] и пришлыми (hospites)[24] печенегами (Pezineigos) случился раздор, он приказал этих последних всех перебить, хотя они и были с ним заодно[25].

(Thietm. 1935. Р. 382)

      4.
      VI, 94. Но прежде чем приступить к [рассказу об] этом[26], постараюсь присовокупить к сказанному выше то, о чем по забывчивости упустил сказать ранее.
      Был некто по имени Бруно (Brun)[27], мой сверстник и однокашник[28], отпрыск славнейшего рода[29], но по милосердию Божию избранный среди сынов Божиих перед всеми предками. Будучи исключительно любим своей матерью, досточтимой Идой (Ida), он был отдан в обучение философу Геддону (Geddo), и все, что было положено, получил с избытком. Его отцом был Бруно, сениор превосходный и во всех отношениях достохвальный; мне дружественный по-родственному[30], со всеми он был короток по-семейному. Сын же его и тезка, когда по утрам должен был отправляться в школу, прежде чем уйти из госпиция[31], просил прощения и пребывал в молитве, пока мы играли[32]. Труд он предпочитал досугу и, столь плодотворно [используя время], достиг зрелости. Его пожелал [видеть] и принял к себе Оттон Третий[33], которого тот недолго спустя оставил, ища уединения и живя своими трудами[34]. По смерти же славнейшего императора, в правление милостию Божией Генриха Второго, он прибыл в Мерзебург (Mersburg) и испросил у него, с разрешения господина папы[35], поставление в епископа. По его повелению он здесь же получил от архиепископа Тагинона (Tagino) рукоположение[36] и паллий, который сам сюда доставил[37]. После этого ради пользы для души он взял на себя труд многосложного и дальнего странствия[38], укрощая плоть голодом и распиная бдением. От Болеслава[39] и других богатых людей он получал многое имение, которое тут же, ничего не оставляя себе, раздавал церквям, своим близким и беднякам.
      VI, 95. На двенадцатый год своего пострижения[40] и славного подвизания, направившись в Пруссию (Prucia)[41], он старался оплодотворить божественным семенем эти бесплодные поля. Но нелегко взрыхлить землю грубую, заросшую тернием. И вот, проповедуя на пограничье названной страны и Руси (Ruscia)[42], поначалу он встречал помехи со стороны жителей, а когда продолжил благовествование, был схвачен и затем, в любви ко Христу, Главе церкви, кроткий, как агнец, обезглавлен в 16-е календы марта[43] вместе с 18 своими товарищами. Тела стольких мучеников лежали непогребенными, пока Болеслав, узнав об этом, не выкупил их, снискав своему роду будущее утешение[44]. Случилось же это во времена сиятельнейшего короля Генриха[45], которого всемогущий Бог почтил подвигом столь великого предстоятеля и даровал, на что я очень надеюсь, спасение. А отец названного епископа спустя долгое время захворал и, как он сам мне рассказывал, по завещанию сына облекшись в монашескую ризу, упокоился в мире в 18-е календы ноября[46].

(Thietm. 1935. Р. 586, 588)

      5.
      VII, 65. [Осенью 1017 г. после очередного похода против Болеслава I император Генрих II через союзную Чехию возвращается в Саксонию, в Мерзебург, куда прибывает посол польского князя.] Он (Болеслав) настойчиво расспрашивал императора, позволено ли ему будет прислать посла, чтобы снискать его (Генриха) благорасположение. После того как его князья решительно поддержали все эти [предложения][47], цесарь (cesar) выразил согласие и только тогда узнал, что король Руси (Ruszi)[48], как обещал ему через своего посла[49], напал на Болеслава, но, овладев городом, ничего [более] там не добился[50]. Названный князь (dux)[51] (Болеслав) вторгся затем с войском в его королевство, возвел на престол его брата, а своего зятя, долго пребывавшего в изгнании[52], и довольный вернулся[53].

(Thietm. 1935. Р. 478)

      6.
      VII, 72. Продолжу рассказ и коснусь несправедливости, содеянной королем Руси (Rusci) Владимиром[54]. Он взял жену из Греции по имени Елена (Helena)[55], ранее просватанную за Оттона III, но коварным образом у него восхищенную[56]. По ее настоянию он (Владимир) принял святую христианскую веру[57], которую добрыми делами не украсил, ибо был безудержным и жестоким распутником[58] и чинил великие насилия над слабыми данайцами (Danai)[59]. Имея троих сыновей[60], он дал в жены одному из них дочь нашего притеснителя князя Болеслава[61], вместе с которой поляками был послан Рейнберн (Reinbernus), епископ Соли Колобжегской (Salsae Cholbergensis)[62]. Он родился в округе, что зовется Хассегау (Hassegun)[63], опытные учителя обучили его свободным искусствам, и епископского сана он удостоился, надеюсь, заслуженно[64]. [Поведать] о всем его радении в деле, ему порученном, не достанет у меня ни знаний, ни умения. Он разрушил и сжег языческие капища, а море, почитавшееся из-за демонов, очистил, сбросив [туда] четыре камня, помазанных священным елеем, и [окропив его] святой водой[65]. Всемогущему Господу он взрастил новую отрасль на древе бесплодном, или иначе: святая проповедь дала ростки в народе чрезвычайно грубом. Усердными бдениями, воздержанием и молчанием изнуряя свою плоть, он превратил сердце в отражение [своего] божественного созерцания. Упомянутый король, узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить, схватил того [епископа] вместе с этим [своим сыном] и [его] женой и заключил в темницу, каждого по отдельности[66]. В ней святой отец, прилежно восхваляя Господа, свершил втайне то, чего не мог открыто[67]: по слезам его и усердной молитве, исторгнутой из кающегося сердца, [как] по причастии, отпущены были ему грехи Высшим Священником. [Душа] его, вырвавшись из узилища тела, ликуя перешла в свободу вечной славы.
      VII, 73. Имя названного короля не по праву толкуют как власть мира[68]. Ибо не тот вечно непостоянный мир зовется истинным, который царит меж нечестивыми и который дан детям сего века, но действительного мира вкусил лишь тот, кто, укротив в своей душе всякую страсть, снискал царствие небесное в награду за смирение, побеждающее невзгоды. Сей епископ, обретший в двоякой непорочности[69] прибежище на небесах, смеется над угрозами беззаконника, созерцая пламя возмездия, терзающее этого распутника, так как, по свидетельству учителя нашего Павла[70], Господь наказует прелюбодеев[71]. Болеслав же, узнав обо всем этом, не переставал мстить, чем только мог[72]. После этого названный король умер[73], исполнен днями[74], оставив все свое наследство двум сыновьям, тогда как третий[75] до тех пор находился в темнице. Впоследствии, сам ускользнув, но оставив там жену, он бежал к тестю[76].

      VII, 74. Упомянутый король носил венерин набедренник[77], усугублявший врожденную склонность к блуду. Но Спаситель наш Христос, заповедав нам препоясывать чресла[78], обильный источник губительных излишеств, разумел воздержание, а не какой-либо соблазн. Услыхав от своих проповедников о горящем светильнике[79], названный король смыл пятно содеянного греха усердной щедростью милостыни[80]. Ибо написано: "Подавайте милостыню, тогда все будет у вас чисто."[81] Он умер, будучи уже в немощной старости и долго правив упомянутым королевством[82], и похоронен в большом городе Киеве (Cuiewa)[83] в церкви мученика Христова папы Климента[84] рядом с упомянутой своей супругой[85]; саркофаги их стоят на виду посреди храма[86]. Власть его делят между собой сыновья[87], и во всем подтверждается слово Христово, ибо, боюсь, последует то, чему предречено свершиться устами нелживыми — ведь сказано: "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет"[88] и проч. Пусть же молится весь христианский мир, да отвратит Господь от той страны [свой] приговор.

(Thietm. 1935. Р. 486, 488, 490)

      7.
      [VIII, 1. 30 января 1018 г. в Баутцене (Будышине) заключен польско-немецкий мир. Он скреплен браком польского князя Болеслава I с Одой, дочерью майсенского маркграфа Эккехарда[89]. (...)]
      VIII, 31. Не следует умолчать и о достойном сожаления бедствии, постигшем Русь[90], ибо с нашей помощью[91] Болеслав напал на нее с великим войском, нанеся ей большой урон. 22 июля названный князь, подойдя к некоей реке[92], приказал своим воинам разбить там лагерь и навести необходимые переправы. Король Руси[93], расположившись со своими [войсками] близ той же реки, с нетерпением ожидал исхода предстоявшего по взаимному соглашению сражения. Между тем поляки, дразня близкого врага, вызвали столкновение, [завершившееся] нечаянным успехом, так что охранявшие реку были отброшены. Узнав об этом, Болеслав ободрился и, приказав бывшим с ним немедленный сбор, стремительно, хотя и не без труда, переправился через реку. Вражеское же войско, выстроившись напротив, тщетно старалось защитить отечество, ибо, уступив в первой стычке, оно не оказало более серьезного сопротивления. Тогда пало там бесчисленное множество бегущих, победителей же — немного. Из наших погиб славный рыцарь[94] Херик, которого наш император долго держал в заточении[95]. С того дня Болеслав, [добившись] желанного успеха, преследовал разбитого врага, а жители повсюду встречали его с честью и большими дарами.

      VIII, 32. Тем временем Ярослав (Iarizlavus)[96] силой захватил какой-то город, принадлежащий тогда его брату, а жителей увел [в плен][97]. На город Киев (Kitawa)[98], чрезвычайно укрепленный, по наущению Болеславову часто нападали враждебные печенеги (Pedenei)[99], пострадал он и от сильного пожара[100]. Хотя жители и защищали его, однако он быстро был сдан иноземному войску: оставленный своим обратившимся в бегство королем[101], [Киев] 14 августа принял Болеслава и своего долго отсутствовавшего сениора Святополка (Zentepulcus)[102], благорасположение к которому[103], а также страх перед нашими[104] обратили [к покорности] весь тот край. В соборе святой Софии (sancte monasterio Sofhiae)[105], который в предыдущем году по несчастному случаю сгорел[106], прибывших с почестями, с мощами святых и прочим всевозможным благолепием встретил архиепископ этого города[107].

Там же была мачеха упомянутого короля[108], его жена[109] и девять сестер; на одной их них, которой он и раньше добивался, давний распутник Болеслав беззаконно, забыв о своей супруге, женился[110]. Там ему были показаны немыслимые сокровища, большую часть которых он раздал своим иноземным сторонникам[111], а кое-что отправил на родину. Среди вспомогательных сил у названного князя было триста человек с нашей стороны, а также пятьсот венгров и тысяча печенегов (Petinei). Все они были отпущены по домам[112], когда вышеупомянутый сениор (Святополк) с радостью [стал принимать] местных жителей, приходивших к нему с изъявлением покорности[113]. В этом большом городе, являющемся столицей того королевства, имеется более четырехсот церквей[114] и восемь рынков, народу же неведомое множество. До сих пор этот [город], как и весь тот край, силами спасающихся бегством рабов (servi), стекавшихся сюда со всех сторон[115], а более всего [силами] стремительных данов (Dani)[116] противостоял весьма разорительным [набегам] печенегов (Pecinegi), побеждал также и других.

      VIII, 33. Гордый этим успехом, Болеслав послал к Ярославу архиепископа названного города с просьбой вернуть его дочь[117], обещая выдать его (Ярослава) жену, мачеху и сестер. Своего любимца Туни[118] он отправил затем с великими дарами к нашему императору[119], чтобы и далее заручиться его благосклонностью и поддержкой, уверяя, что все будет делать согласно его желаниям. В близкую Грецию он также отправил послов, обещая ее императору[120] выгоды, если тот будет верным другом; в противном же случае — так они должны были заявить — он станет неколебимым и неодолимым врагом [греков]. [Положимся] во всем этом на помощь и поддержку всемогущего Господа, да милосердно явит нам, в чем его воля и что нам во благо[121].

(Thietm. 1935. Р. 528, 530, 532)

[1] Т.е. магдебургского монастыря св. Маврикия, который был основан Оттоном I в 937 г. и был предметом его постоянной опеки.

[2] Аннон стал епископом в Вормсе (на Среднем Рейне), Отвин — в саксонском Хильдесхайме.

[3] Итак, первоначально Оттон I собирался поставить на Магдебургскую митрополию аббата местного монастыря, что было бы логично и соответствовало тому особому месту, которое монастырь св. Маврикия занимал в миссионерских планах императора. Поэтому, надо думать, в "тайном письме" содержались не материалы, компрометировавшие Рихара (которого император хорошо знал по крайней мере в течение 15 лет), а сведения о каких-то важных обстоятельствах, делавших кандидатуру Адальберта более перспективной. Это могли быть сведения о появлении войск киевского князя Святослава на Балканах в августе 968 г., что делало киевского князя естественным союзником Оттона I против Константинополя; вот почему император вспомнил о русском епископе в изгнании (Назаренко 2001а. С. 329-338).

[4] Год поставления Адальберта, приведенный Титмаром, неверен — оно состоялось в 968 г. (впрочем, ниже, в главе III, 11, сам хронист правильно указывает, что Адальберт умер в 981 г. на 13-м году своего архиепископства); 18 октября — это дата утверждения кандидатуры Адальберта папой.

[5] Т.е. имея санкцию папы Иоанна XIII.

[6] "Однако" Титмара означает, что в его глазах предыдущее назначение Адальберта епископом Руси было определенной помехой для его поставления в магдебургского архиепископа. Так оно и было с точки зрения канонического права: епископ имел право покинуть свою епархию и занять другую кафедру только в исключительных случаях. Одним из таких исключений, предусмотренных канонами, было изгнание злонравной паствой; вот почему оговорка хрониста об "изгнании" Адальберта "язычниками" так важна в контексте рассказа о поставлении епископа Руси на Магдебургскую митрополию. Такие оговорки есть и в папской ставленой грамоте Адальберту (Papsturk. N 190. Р. 375, где указан прецедент со св. Бонифацием, "апостолом Германии", который был в середине VIII в. назначен архиепископом майнцским, несмотря на то что уже был миссийным епископом Гессена и Тюрингии), и во всех магдебургских текстах, касающихся назначения Адальберта, кроме учредительной грамоты Оттона I. Этот факт требует объяснения, которое мы усматриваем в том, что в 968 г. Оттон имел в виду возможный союз с киевским князем Святославом против Византии.

[7] Это свидетельство Титмара является одним из главных аргументов в пользу спорного тезиса о первоначальном подчинении Польской церкви Магдебургской митрополии.

[8] В отличие от "Dagome iudex", Титмар говорит о трех сыновьях Мешка I — Мешке, Свентеполке (возможно, в крещении получившем имя Ламберт) и еще одном, не названном по имени.

[9] Маркграф Майсенской марки; связи с восточносаксонской знатью были одним из действенных инструментов западной политики Болеслава I.

[10] Имя венгерской жены Болеслава I неизвестно; Бесприм был его первенцем.

[11] Добромир был, очевидно, князем каких-то полабских славян, возможно — гаволян, селившихся по реке Хафель, правому притоку Средней Эльбы. Термин senior употребляется Титмаром неоднократно в несколько неопределенном обозначении "господин вообще" (Назаренко 1993. С. 148).

[12] Польского короля Мешка II.

[13] Германского императора Оттона III; таким образом, речь идет о сыне Болеслава I Оттоне.

[14] Более о ней ничего не известно.

[15] Реглинда, бывшая замужем за Херманном, сыном майсенского маркграфа Эккехарда, впоследствии майсенским маркграфом.

[16] Киевского князя Владимира Святославича, крестителя Руси, женившего на дочери Болеслава I своего сына Святополка; имя Болеславны неизвестно. Интересно, что др.-русск. Володимѣ ръ Титмар передает в полонизированном (вернее, в лехитском) варианте — Wlodemirus (восточнославянскому полногласию -оро-, -оло- в лехитских языках соответствовало -го-, -1о-). Это может объясняться как источниками сведений Титмара о Руси, так и невольной стилизацией имен самим хронистом под известный ему славянский диалект (мерзебургский епископ, как видно из его "Хроники", в той или иной степени владел языком сербо-лужицких насельников своей епархии).

[17] 1013 г.; в том году Пасха приходилась на 5 апреля.

[18] В 1013 г. — 24 мая.

[19] Польский князь Болеслав I.

[20] Речь идет о заключении так называемого Мерзебургского мира, подведшего итоги польско-немецкой войны 1007-1013 гг. Болеслав I получил во владение славянские земли лужичан и мильчан, составлявшие восточную часть Саксонской восточной и Майсенской марок (между реками Шварце Эльстер и Найсе — именно их хронист называет далее "давно желанным" для Болеслава "бенефицием"), поэтому как владелец этих территорий он становился ленником Германского королевства, т.е. вассалом короля. Вступление в вассалитет выражалось, в частности, церемониальным возложением рук сеньора на вассала; другим его обычным церемониальным выражением было несение меча сеньора во время официальных процессий (Болеслав как "оруженосец" Генриха) или ведение под уздцы коня сеньора.

[21] Эмнильды.

[22] Обычно под nostri "нашими" Титмар имел в виду саксов. Помощь восточно-саксонской знати, с которой Болеслав I был тесно связан, во время похода польского князя на Русь явно была одним из условий Мерзебургского мира, так же как и польская помощь в итальянском походе германского короля в 1014 г. Аналогично Генрих II повел себя после Будышинского мира 1018 г.

[23] О походе Болеслава I на Русь в 1013 г. известно только из "Хроники" Титмара. Возможно, он был вызван репрессиями киевского князя Владимира против сына Святополка и его польской жены, о которых хронист подробно сообщает ниже (VII, 72: фрагмент 6). Но существуют и другие толкования (Назаренко 1993. С. 151-154).

[24] О специфике употребления слова hospites Титмаром, которой и объясняется избранный нами (в отличие от ряда других) перевод, см.: Назаренко 1993. С. 197-198.

[25] Это первое прямое сообщение о совместных действиях поляков и печенегов против Руси; впоследствии они имели место еще в 1017 и 1018 гг. (см. ниже: VIII, 32, фрагмент 7). Печенежская "фема" Явдертим подходила близко к восточным пределам Краковской земли.

[26] О вреде, который претерпел Генрих II от того, что отклонил предложение итальянского короля Ардуина выдать Генриху королевскую корону в обмен на признание за Ардуином маркграфства Иврейского.

[27] Бруно Кверфуртский.

[28] Титмар учился вместе с Бруно в школе при кафедральном соборе в Магдебурге, которую в то время возглавлял упомянутый ниже Геддон.

[29] На материале источников род кверфуртских Брунонов прослеживается только до деда и тезки архиепископа Бруно, но брак тетки Бруно Матильды с вальбекским графом Лютаром, а также назначение дяди Бруно Рикберта графом в Хассегау (где и находился Кверфурт) свидетельствуют о достаточной силе и знатности рода уже в середине X в.

[30] Вероятно, граф Бруно-старший был братом бабки Титмара Матильды; в таком случае, архиепископ Бруно приходился бы Титмару двоюродным дядей.

[31] Т.е. из жилых келий в учебное здание.

[32] Эта деталь, с одной стороны, производящая впечатление живого воспоминания, с другой имеет прямые аналогии в агиографических сочинениях, т.е. может рассматриваться как житийный стереотип (ср., например, аналогичный эпизод в древнерусском "Житии преп. Феодосия Печерского" Нестора: Жит. Феод. С. 356).

[33] Бруно состоял в императорской капелле, т.е. штате придворных клириков, который, как правило, служил одновременно и канцелярией.

[34] Оставив дворцовую капеллу, Бруно сначала вступил в монастырь свв. Алексия и Бонифация в Риме, а потом сблизился с идеологом пустынножительства блаж. Ромуальдом и основал вместе с ним и другими его последователями пустынь в окрестностях Равенны.

[35] Сильвестра II.

[36] Тагинон — архиепископ магдебургский; рукоположение состоялось в 1004 г.

[37] Из Рима, где паллий был вручен Бруно папой Сильвестром II как благословение на миссионерские труды. Наличие паллия характеризует Бруно как именно архиепископа, каковым он прямо именуется в некоторых источниках.

[38] Имеется в виду миссионерская деятельность Бруно в Венгрии и Печенежской степи.

[39] Польского князя Болеслава I, с которым Бруно был близок; первоначальные миссионерские планы Бруно были связаны с инициативой Болеслава, но не осуществились из-за практически непрерывных польско-немецких войн при Генрихе II.

[40] В монастыре свв. Алексия и Бонифация в Риме.

[41] Бруно вдохновлялся примером пражского епископа Адальберта-Войтеха, который погиб в 997 г. во время миссии к пруссам; одно из житий св. Адальберта написано Бруно Кверфуртским (Brun. Vita Adalb.).

[42] Таким образом, Бруно проповедовал, очевидно, не собственно у пруссов, а у родственных пруссам ятвягов, селившихся к востоку и северо-востоку от среднего течения Западного Буга; недаром "Кведлинбургские анналы" говорят о "пограничье Руси и Литвы" (использование Титмаром "Кведлинбургских анналов" прекращается после главы VI, 92). Ятвягия была в X-XIII вв. зоной соперничавшего политического влияния Руси и Польши (Влодарский 1961. С. 116-130).

[43] 14 февраля. Эта дата ошибочна (путаница со взятой из мерзебургского синодика датой смерти ферденского епископа Бруно); по более предпочтительным данным "Кведлинбургских анналов" днем гибели Бруно было 9 марта. Там же прямо сообщается и о годе смерти — 1009.

[44] В отличие от мощей св. Адальберта Пражского, также выкупленных Болеславом I и ставших польской государственной реликвией, дальнейшая судьба мощей Бруно неизвестна.

[45] Генриха II.

[46] 19 октября; год смерти неизвестен.

[47] И в других местах своей "Хроники" Титмар неоднократно указывал на нежелание восточносаксонской знати вести войну с Болеславом I, что отчасти объясняется родственными связями польского князя (см. примеч. 13, 19; Назаренко 1993. С. 157. Коммент. 41).

[48] Киевский князь Ярослав Владимирович (Ярослав Мудрый), в 1016 г. изгнавший из Киева брата Святополка, который искал помощи у своего тестя польского князя Болеслава I. Титмар — единственный источник, в котором сообщается, что Ярослав ответил на это союзом с германским императором Генрихом II.

[49] Слова "как и обещал ему через своего посла" добавлены рукой самого хрониста.

[50] В "Новгородской первой летописи" под тем же 1017 г. сообщается о походе Ярослава к Берестью на русско-польской границе (НПЛ. С. 69, 180). Вероятно, именно Берестье, оставшееся под властью Святополка, и было тем городом, о взятии которого Ярославом говорит Титмар. Странным образом, в науке закрепилось совершенно неверное понимание этого места Титмаровой "Хроники", когда слова "nil ad urbem possessam proficisse" переводятся как "ничего не сделал для овладения городом" (см. литературу: Назаренко 1993. С. 157-158. Коммент. 42). И в последнее время ряд исследователей, споря с нами, продолжают настаивать на такой трактовке текста (Рорре 1995. Ашп. 67; Свердлов 2003. С. 332). В этой связи еще раз хотим подчеркнуть, что речь идет не об историческом вопросе (интерпретации событий 1017 г.), а о чисто лингвистической адекватности перевода, в отношении которой никакие собственно исторические контраргументы не могут иметь никакого значения. Слова "ad urbem possessam" просто нельзя понимать как "для овладения городом"; в таком случае следовало бы написать "ad urbem possidendam", как и выражается Титмар в других местах (например, II, 6: "ad urbem Mogontiam possidendam"). Если современные медиевисты могут позволить себе путать пассивное причастие прошедшего времени с герундивом, то по отношению к выученику магдебургской кафедральной школы Титмару это вряд ли мыслимо.

[51] Показательно, что киевских князей Владимира Святославича и его сына Ярослава Владимировича Титмар титулует "королями", а польского князя Болеслава I, как и его отца Мешка I, — "князем" ("герцогом"). Причина в том, что польского князя Титмар считал вассалом германского императора, а киевский князь не входил в политико-юридическую иерархию Германской империи и был самостоятельным правителем de iure.

[52] Святополка Владимировича, находившегося в изгнании в Польше с 1016 г.

[53] Все комментаторы уверены, что речь идет о том киевском походе Болеслава I летом 1018 г., в результате которого в Киеве был восстановлен Святополк и о котором Титмар пространно повествует ниже. Однако текстологический анализ последних двух книг "Хроники" убеждает, что в момент написания главы VII, 65 Титмар еще не мог знать о возвращении польского князя из Киева осенью 1018 г. Таким образом, в данном случае имеется в виду какая-то иная, не известная по другим источникам, военная акция Болеслава I против Ярослава в конце 1017 — начале 1018 г. (ДР. С. 270-274; Назаренко 2001а. С. 460-470). Вероятно, она была направлена против Берестья, только что захваченного Ярославом, и именно Берестье — западный форпост владений Святополка еще в бытность его на туровским столе — торжественно именуется "престолом", на который польский князь возвел своего русского зятя.

[54] Интересно, что, в отличие от первого упоминания имени Владимира, в данном случае в рукописи первоначально стояло, похоже, Wolo- или Walodemirus, впоследствии рукой самого хрониста исправленное на "правильное" Wlodemirus (Назаренко 1993. С. 135. Примеч. Г). Таким образом, первоначально один из писцов зафиксировал восточнославянское (древнерусское) произношение информанта — возможно, кого-то из латинского окружения Святополка. Под "несправедливостью" Владимира, как ясно из последующего, хронист имел в виду не его женитьбу на византийской принцессе, обещанной германскому королю (то была "вина" византийского двора), а заключение Владимиром в темницу епископа Рейнберна.

[55] Христианской женой Владимира Святославича была, действительно, гречанка — сестра правивших тогда византийских императоров Василия II и Константина VIII, но звали ее не Еленой, а Анной (ПСРЛ 1. Стб. 109-111; 2. Стб. 95-96; Scyl. Р. 254). О возможных причинах ошибки Титмара см.: Назаренко 1993. С. 163-164. Коммент. 46.

[56] Германский император Оттон III в самом деле сватался к византийской принцессе, но в 995 г., когда Анна уже шесть лет как была замужем за киевским князем Владимиром. Вероятно, речь шла об одной из дочерей Константина VIII — Зое или Феодоре (Назаренко 1993. С. 164-165. Коммент. 47).

[57] В древнерусских источниках обнаруживаются глухие следы предания, которое, кажется, также приписывало гречанке Анне определенную роль в крещении Владимира (Назаренко 2001а. С. 443-445).

[58] Женолюбие Владимира подчеркивается и в "Повести временных лет", хотя и отнесено там к языческому периоду в жизни киевского князя (ПСРЛ 1. Стб. 80, 85; 2. Стб. 67, 72).

[59] Здесь, как и в ряде других мест "Хроники", традиционно-литературным этнонимом Danai Титмар именует византийцев, хотя чаще употребляет по отношению к ним обычный термин Graeci "греки". Трудно сказать определенно, какие "насилия" киевского князя над византийцами имел в виду Титмар. Единственный факт, известный по другим источникам, который можно было бы сопоставить с намеком саксонского хрониста, — это захват Владимиром Херсонеса-Корсуня, центра византийских владений в Крыму, хотя он имел место еще до женитьбы Владимира на Анне (ПСРЛ 1. Стб. 109; 2. Стб. 95).

[60] О трех сыновьях Владимира Титмар говорит и чуть ниже, в следующей главе (VII, 73). Согласно древнерусской традиции, у Владимира было 12 сыновей (ПСРЛ 1. Стб. 121; 2. Стб. 105; Жит. БГ. С. 43), но понятно, что Титмару могли стать известны только те Владимировичи, которые приняли участие в борьбе за киевский стол до 1018 г. — Святополк, Ярослав (их хронист знает по именам) и, вероятнее всего, Борис, которому, как можно догадываться, отводилась одна из главных ролей в планах Владимира о престолонаследии (Назаренко 1993. С. 166-167. Коммент. 51; ср. примеч. 73).

[61] Польского князя Болеслава I. Из последующего (VIII, 32, фрагмент 7) станет ясно, что зятем Болеслава был Святополк Владимирович. Труд Титмара — единственный источник, который сообщает об этом матримониальном союзе. В польской хронике Анонима Галла есть только глухое указание на родство между Болеславом и Святополком. О времени заключения брака — до или после похода Болеслава на Русь в 1013 г.? — и его возможном политическом контексте см.: Назаренко 1993. С. 167-170. Коммент. 52.

[62] Колобжег (нем. Кольберг) в Поморье — одно из епископств, образованных в 1000 г. при учреждении Польской архиепископии в Гнезне; вскоре, однако, оно прекратило существование из-за языческой реакции в Поморье. Именно в связи с этим колобжегский епископ стал безместным и был отправлен на Русь — видимо, в качестве духовника Болеславны.

[63] К западу от реки Зале, левого притока Средней Эльбы. Таким образом, Рейнберн был земляком Титмара и Бруно Кверфуртского.

[64] Вводное "ut spero" ("надеюсь") нередко встречается в "Хронике" со значением мягкой оговорки (ср., например, выше, в главе VI, 95 применительно к Генриху II из-за его натянутых отношений с Бруно Кверфуртским). В данном случае некоторая сдержанность хрониста могла быть вызвана его общим неприятием Гнезненского архиепископства, вследствие учреждения которого польские земли были изъяты из-под юрисдикции митрополии в Магдебурге.

[65] Бесспорно, речь идет о деятельности Рейнберна среди поморских славян своей Колобжегской епархии, а не о какой-то миссионерской работе на Руси (Назаренко 1993. С. 170-171. Коммент. 56), как нередко считалось в литературе.

[66] О времени и причинах конфликта Святополка с Владимиром остается только строить предположения (Назаренко 1993. С. 171-172. Коммент. 57). Титмар везде предпочитал видеть козни Болеслава Польского, поэтому его слова о "наущении Болеслава" следует воспринимать с осторожностью. К концу правления Владимира (по условной в данном случае летописной хронологии — в 1014 г.) относится также и мятеж против него другого из его старших сыновей — Ярослава Новгородского. Возникает впечатление, что протест старших Владимировичей мог быть вызван какими-то не устраивавшими их планами отца относительно киевского столонаследия (возможно, передачи Киева Борису).

[67] Видимо, несколько замысловатый намек на кончину Рейнберна в темнице ("втайне"); Титмар рисует ее как мученичество, которого колобжегский епископ не сподобился у себя в Поморье ("открыто").

[68] Хронист этимологически вполне корректно производит др.-русск. Воподимѣръ / Володимиръ от слав. *wald- > др.-русск. волод- "владеть" и слав. *mirъ "мир, покой". Аналогичные толкования характерны для него и в других случаях: так, имя Болеслава он трактует как "великая слава" ("maior laus": IV, 45) и т.п. Такие этимологии, равно как и встречающиеся в "Хронике" транскрипции и переводы славянских слов и фраз, свидетельствуют о достаточно хорошем знакомстве мерзебургского епископа со славянским языком, что объясняется этническим составом его епархии. Титмар с сочувствием отмечает (II, 37), что первый мерзебургский епископ Бозон составлял проповеди для своей паствы по-славянски и перевел на этот язык некоторые молитвы.

[69] Т.е. духовной и телесной.

[70] Св. апостола Павла.

[71] Евр. 13, 4.

[72] Наиболее естественным выглядело бы предположение, что упомянутый выше поход Болеслава на Русь в 1013 г. и был такой "местью". Смущает, однако, то, что сам хронист не связывает два эти события.

[73] 15 июля 1015 г.

[74] Выражение "исполнен днями" ("plenus dierum") является литературным штампом, восходящим к библейской топике: Авраам умер "старцем исполненным дний" ("provectae aetatis et plenus dierum": Быт. 25, 7; см. также: Иов. 42, 16; 2 Пар. 24, 15). Следовательно, эти слова было бы необязательно воспринимать как более или менее точное указание на возраст Владимира. Однако в следующей главе (VII, 74) хронист выражается менее трафаретно и более радикально: "в немощной, дряхлой старости" ("decrepitae aetatis"). Это свидетельство не вполне согласуется с тем представлением о возрасте Владимира Святославича, которое складывается на основе древнерусской традиции: Владимир родился не ранее 955/60 г, так что к моменту кончины ему не могло быть более 60 лет. Возможно, преувеличенное представление о годах киевского князя вызывала его физическая дряхлость.

[75] Святополк.

[76] Польскому князю Болеславу I. Сообщение Титмара часто противопоставляют летописному рассказу, согласно которому после смерти Владимира Святополк вокняжился в Киеве и бежал в Польшу только после поражения от Ярослава в 1016 г. (ПСРЛ 1. Стб. 132-142; 2. Стб. 118-129). Однако такое внешне очевидное прочтение этого известия "Хроники" вовсе не обязательно. Ведь отнюдь не ясно, какое именно значение имеет указание Титмара на бегство Святополка "впоследствии" (posted) (Назаренко 1993. С. 174-176. Коммент. 66). Более того, ниже, рассказывая о возвращении Святополка на Русь в 1018 г., хронист называет его "долго отсутствовавшим сениором" (VIII, 32), как будто указывая, что Спятополк уже был "сениором" в Киеве.

[77] Что конкретно имеется в виду, не вполне ясно, поэтому переводим выражение "lumbare venereum" буквально.

[78] Лк. 12, 35: "Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи".

[79] Имеется в виду, вероятнее всего, все то же евангельское речение — Лк. 12, 35.

[80] Представление о Владимире как подателе щедрой милостыни характерно и для древнерусской традиции (ПСРЛ 1. Стб. 125; 2. Стб. 110; Илар. С. 95; Иак. Мних. С. 71; и др.); ср.: Назаренко 1993. С. 177. Коммент. 69. О возможном древнейшем составе этой традиции, который отчасти и отразился у Титмара, см.: Назаренко 2001а. С. 435-450. Следует обратить внимание на то, что свидетельство главы VII, 74 о Владимире, после крещения "смывшем пятно содеянного греха", контрастирует с однозначно негативным образом князя, который "добрыми делами не украсил" принятой ими веры, в главах VII, 72-73. Так как глава VII, 74 является позднейшей собственноручной припиской хрониста, сделанной одновременно с записью последних глав VIII книги (Назаренко 1993. С. 179-180. Коммент. 77), то логично думать, что источники информации Титмара в обоих случаях были разными: в первом она поступала из Польши, восходя в конечном итоге к пребывавшему там Святополку или его окружению, во втором — к рассказам участника (участников) захвата Киева в 1018 г.

[81] Лк. 11, 41.

[82] Владимир правил в Киеве действительно долго — 37 лет, с 978 по 1015 г.

[83] Первое в латиноязычной литературе упоминание названия столицы Руси и одно из самых ранних вообще; древнее него только известия Константина VII Багрянородного (Конст. Об упр. имп. 9. С. 44, 46, 50), арабских источников и еврейского так называемого "Киевского письма".

[84] Римский папа св. Климент I, по современному счету — четвертый, а по традиционному, идущему от св. Иринея Лионского, — третий римский епископ. Согласно позднеантичному житийному преданию, зафиксированному не позднее IV/V в., Климент был сослан римским императором Траяном в крымский Херсонес, где и принял мученическую кончину (был утоплен). Мощи его были вновь обретены будущим славянским первоучителем св. Константином (Кириллом), а после взятия Херсонеса князем Владимиром в 989 г. часть их (глава) была перевезена в Киев и положена в освященной в 995/6 г. церкви Пресв. Богородицы (Десятинной). Именно в Десятинной церкви был похоронен и Владимир (ПСРЛ 1. Стб. 130; 2. Стб. 115), так что Титмар (вернее, его информант), вероятно, засвидетельствовал существовавшую у киевлян манеру именовать храм по наиболее почитаемой из хранившихся в нем святынь — как московский собор Покрова Пресв. Богородицы в просторечии именуется собором Василия Блаженного вследствие захоронения в нем мощей известного московского юродивого XVI в. Распространенное предположение, что речь идет об особом приделе св. Климента Римского в Десятинной церкви, не подтверждается археологически.

[85] Византийской царевной Анной, умершей в 1011/2 г. (ПСРЛ 1. Стб. 129; 2. Стб. 114).

[86] Десятинная церковь была разрушена при взятии Киева монголами в 1240 г., и захоронения Владимира и Анны утрачены.

[87] Коль скоро сведения, отразившиеся в главе VII, 74, восходят к рассказам участников похода на Киев в 1018 г., то хронист мог иметь в виду ситуацию после возвращения Святополка на Русь: сыновья, которые "делят между собой власть", — это Святополк Киевский и Ярослав Новгородский. Но если воспринимать настоящее время сказуемого "делят" как praesens historicum, то можно думать о тех трех Владимировичах, которые, по мнению Титмара, участвовали в разделе Руси сразу после смерти Владимира.

[88] Мф. 12, 25; Мк. 3, 24; Лк. 11, 17.

[89] Четвертый брак польского князя.

[90] Речь пойдет о киевском походе польского князя Болеслава I в 1018 г., о котором сообщается также и в "Повести временных лет" (ПСРЛ 1. Стб. 142-144; 2. Стб. 130-131); см. также лапидарное известие "Кведлинбургских анналов" и пространный, но смутный рассказ Анонима Галла. Исключительная ценность данных Титмара обусловлена тем, что они записаны со слов одного или нескольких участников похода непосредственно после его завершения.

[91] Перевод выражения "nostra famine" представляет определенную сложность. Редкое латинское слово famen означает буквально "речь, слово, обращение", поэтому текст обычно понимают так, будто польский князь напал на Русь по совету саксов (Thietm. 1939. S. 370; 1953. S. 618; 1957. S. 473; явно неудачен перевод "по нашим слухам": Свердлов 1. С. 68). В то же время не очень понятно, зачем саксам или даже Генриху II толкать Болеслава Польского против Ярослава. Поэтому, учитывая, что Титмар не раз употребляет термин famen в расширительно-переносном значении "совет" - "поддержка, помощь" (необязательно словесная) (Назаренко 1993. С. 180. Коммент. 79), предпочитаем перевод, данный нами в тексте. В таком случае, речь шла бы о повторении ситуации 1013 г., когда после заключения польско-немецкого мира в Мерзебурге саксы, среди которых у польского князя было много родственников и сторонников, участвовали в походе Болеслава на Русь.

[92] Западному Бугу. Битва на Буге, у города Волыня, описана также в "Повести временных лет" (ПСРЛ I. Стб. 142-143; 2. Стб. 130) и у Анонима Галла.

[93] Киевский князь Ярослав Владимирович, прямо названный по имени чуть ниже, в начале следующей главы.

[94] Употребленный здесь в латинском оригинале термин miles у Титмара расплывчат: от специфического "вассал" до нейтрального "воин". Поэтому, за неимением лучшего, пользуемся переводом "рыцарь", сознавая его некоторую анахроничность для начала XI столетия.

[95] Несомненно, тот самый Херик Гордый, который, опасаясь наказания за убийство, бежал к Болеславу и был взят в плен немцами в ходе кампании 1015 г. (Thietm. VII, 16). Как видим, в 1018 г. Херик оказался на свободе и снова в войске Болеслава; это может служить косвенным подтверждением тому, что немецкая помощь польскому князю состояла из саксонских волонтеров.

[96] Титмар, уже упоминавший Ярослава, впервые называет его имя, которое, вероятно, стало ему известно только в 1018 г со слов саксонских информантов.

[97] Это известие противоречит не только общей картине событий, как она изложена самим Титмаром, но и прямому сообщению "Повести временных лет", что после поражения на Буге Ярослав "убежа с 4-ми мужи Новугороду" (ПСРЛ 1. Стб. 143; 2. Стб. 130). Возникает подозрение, что мы имеем дело с недоразумением или анахронизмом. Они тем более вероятны, что последние главы VIII книги являются "сырой" записью рассказа свидетеля похода 1018 г. Можно думать, что речь идет о захвате Ярославом Берестья в 1017 г., о котором хронист уже сообщил выше, но, получив сведения о том же событии от другого информанта, не смог или не имел оснований сопоставить одно с другим (Назаренко 1993. С. 183-184. Коммент. 86; 2001а. С. 462—470).

[98] Выше (фрагмент 6 [VII, 74]) др.-русск. Кыевъ передано в "Хронике" как Cuiewa. Странную форму Kitawa можно объяснить слуховой или, скорее, зрительной ошибкой писца (вместо *Kuawa или *Kiiawa), сохранившейся вследствие того, что последние главы VIII книги и "Хроники" в целом остались не выверены самим Титмаром и носят характер черновой записи. Зафиксированная у Титмара форма с и в корне не дает оснований для гипотетических реконструкций первоначального славянского названия Киева как *Kujawa (от ландшафтного термина слав. *kujav- "песчаные холмы, неурожайный участок" или др.: Роспонд 1979. С. 38^3; Нерознак 1983. С. 84-87. Ст. "КИЕВЪ"), так как лат. и был естественным заместителем слав, у (др.-русск. ы) (Назаренко 2001а. С. 463—464. Примеч. 1; Назаренко 2009а).

[99] О союзе Болеслава с какими-то печенегами Титмар сообщает не раз (ср. фрагмент 3 и ниже, в данном фрагменте, в главе VIII, 32). Очевидно, имеется в виду то печенежское нападение на Киев, упоминание о котором некоторые древнерусские источники помещают под 1017 г., одновременно с известием о пожаре Софийской церкви (Назаренко 1993. С. 184-186. Коммент. 88).

[100] Вероятно, того самого пожара, в котором сгорела Софийская церковь, о чем в "Хронике" сообщается чуть ниже.

[101] Ярославом Владимировичем.

[102] Форма имени Святополка с этимологическим носовым в первом слоге (< слав. *Svеtoplъkъ) указывает на то, что по крайней мере первые сведения о Святополке поступили к Титмару через польское посредство (в древнерусском языке носовые утратили назализацию уже в первой половине X в., тогда как в польском она сохраняется до сих пор). Любопытно, что титулуя Владимира и Ярослава "королями" (reх), к Святополку хронист дважды прилагает аморфный титул senior "господин вообще". Возможно, это связано с политическими симпатиями Титмара по отношению к Ярославу — противнику грозного польского князя Болеслава I, в котором хронист видит главного врага на востоке.

[103] Слова латинского оригинала "cuius gratia" можно понять и иначе: "милость которого", т.е. Святополка по отношению к киевлянам (Назаренко 1993. С. 187. Коммент. 94).

[104] Косвенное указание на происхождение сведений Титмара о польском походе на Киев в 1018 г. от кого-то из саксонских его участников.

[105] Несомненно, имеется в виду киевский кафедральный собор св. Софии, Премудрости Божией. О заложении каменного собора "Повесть временных лет" сообщает в сводной статье 1037 г. (ПСРЛ 1. Стб. 151; 2. Стб. 139), тогда как в "Новгородской первой летописи" известие об этом читается под 1017 г. (НПЛ. С. 15, 180). С последним в литературе часто сопоставляют данные Титмара, считая их одним из доказательств ранней даты закладки каменной Софии (Ильин 1957. С. 118-121; Толочко 1972. С. 93-100; и мн. др.). Вряд ли, однако, это справедливо. Каменный собор не мог быть закончен в том же 1017 г., чтобы немедленно сгореть. Да и митрополит не стал бы встречать князей на пепелище. Поэтому правы те, кто считает, что Софийский собор, который погиб в пожаре 1017 г., был деревянным; деревянная церковь вполне могла быть возобновлена в течение года (Рорре 1981. Р. 18-24; и др.). Противоречивые датировки 1017 и 1037 гг. возникли в результате предпринятого независимо друг от друга в Киеве и в Новгороде разбиения на погодные статьи первоначального рассказа, лишенного годовых дат. Термин monasterium у Титмара, обычно обозначая именно монастырь, в единичных случаях прилагался также и к соборным храмам (ср. нем. Munster в том же значении); например, в главе VI, 97 так назван собор монастыря в Гернроде — в отличие от монастыря в целом, который тут же именуется claustrum. Кроме того, надо учитывать, что в латинской Европе того времени целибатный причт кафедральных соборов (так называемые каноники) обитал в келиях при храме, и этот комплекс также часто именовался monasterium. Поэтому не исключено, что саксонский информант Титмара просто употребил близкий ему термин к постройкам кафедрального собора в Киеве.

[106] О том же пожаре несколько невнятно сообщается и в "Повести временных лет" под 1017 г. (ПСРЛ 1. Стб. 142; 2. Стб. 128); см. подробнее: Назаренко 1993. С. 158-159. Коммент. 42; 2001а. С. 471-474.

[107] Глава Русской церкви до конца XVI в. носил титул митрополита, но в Западной церкви изредка употреблявшийся термин metropolita был равнозначен термину archiepiscopus (подробнее см.: Назаренко 1993. С. 189-191. Коммент. 97). Имени киевского митрополита в княжение Святополка и в первые годы Ярослава источники не сохранили. Распространено мнение (разделявшееся ранее также и нами), что им был Иоанн I, но веские соображения заставляют относить святительство Иоанна I к 1040-м гг. (Назаренко 2007. С. 76-77).

[108] Мачеха Ярослава, т.е. вдова Владимира. Поскольку первой христианской супруги Владимира, Анны, к 1018 г. уже не было в живых, то приходится признать, что речь идет о втором, не известном по другим источникам, христианском браке крестителя Руси. Вряд ли правомерно связывать этот брак с тем, о котором идет речь в генеалогической традиции Вельфов. Был также предложен перевод noverca как "теща" (Рорре 1995. S. 279. Anm. 12), т.е. мать первой жены Ярослава, происхождение которой неизвестно. Однако этот вариант представляется определенной натяжкой: вдове покойного киевского князя естественно было стоять во главе перечисления женской части княжеского семейства, тогда как теще — вряд ли. В новом браке Владимира не было бы ничего необычного. Кроме того, по соображениям возраста именно от этого брака должна была происходить русская супруга польского князя Казимира I.

[109] Женитьба Ярослава на шведской принцессе Ингигерд состоялась в 1019 г., поэтому речь должна идти о первой супруге князя, времен его новгородского княжения, которая, видимо, не пережила потрясений 1018 г. Ее имя — Анна — быть может, сохранено местной новгородской традицией (Назаренко 2001а. С. 490-491).

[110] Видимо, имеются в виду дочери не только от двух христианских браков Владимира, но и от его жен и конкубин языческого периода. По древнерусским источникам известно только о трех его дочерях, одна из которых, Передслава, действительно, была увезена Болеславом. Сватовство польского князя к Владимировне должно было относиться еще к 1017 г., до его брака с Одой в январе 1018 г. И древнерусские источники, и Галл Аноним изображают Передславу не женой, как Титмар, а наложницей Болеслава (Назаренко 1993. С. 196-197. Коммент. 100).

[111] О переводе "hospites ас fautores" как именно "иноземные сторонники" см.: Назаренко 1993. С. 197-198. Коммент. 101.

[112] Среди отпущенных по домам саксонских воинов справедливо ищут источник сведений Титмара о событиях на Руси летом 1018 г. Киев был взят в середине августа, Титмар скончался 1 декабря, так что у саксонских участников похода было время, чтобы, вернувшись на родину, донести рассказ о киевских событиях до хрониста, который успел включить его в свое сочинение в качестве трех последних глав.

[113] Показательно, что "местные жители" (вероятно, послы из соседних с Киевом городов) изъявляют покорность не Болеславу, а именно Святополку. Этот нюанс существен, так как в науке идут споры о том, в каком качестве пребывал в захваченном Киеве Болеслав I и не собирался ли он включить Русь непосредственно в свои владения.

[114] Эти данные кажутся сильно завышенными. Конечно, нельзя исключить вероятности того, что писец просто перепутал со слуха quadringentae "четыреста" с quadraginta "сорок" (слуховые ошибки в последних главах "Хроники" — не редкость). В то же время есть и данные, способные до известной степени подтвердить известие Титмара; так, во всеобщем пожаре Киева в 1124 г. сгорело, по свидетельству "Лаврентьевской летописи", около 600 (!) храмов (ПСРЛ 1. Стб. 293). Впрочем, киевская "Ипатьевская летопись" этого впечатляющего числа не указывает, поэтому не исключено, что (переяславский? ростовский?) автор сообщения имел весьма преувеличенное, как то случается с провинциалами, представление о числе храмов в столице. Не лишено вероятности предположение, что информант Титмара мог получить от кого-то из причта митрополичьего собора сведения о количестве престолов в Киеве с учетом домовых церквей на усадьбах киевской знати.

[115] Очевидно, имеются в виду крестьяне (смерды, по древнерусской терминологии), стекавшиеся в город при печенежских набегах.

[116] Варяжские (скандинавские) наемники на службе киевского князя. В том, что в первые годы правления Ярослава ими могли быть именно даны, нет ничего невозможного ввиду датско-русского сближения, начавшегося в конце 1010-х гг. Вместе с тем, информант Титмара вполне мог использовать этноним Dani в расширительном смысле, как обозначение скандинавов вообще, которое было свойственно прежде всего самим скандинавам; см., например, первые слова пролога к древнеисландскому сборнику саг, "Кругу земному", в которых "датский язык" усвоен всем насельникам "Северных стран" (Снорри Ст. С. 9). "Стремительные" (veloces) — эпический эпитет данов, который фигурирует уже у Равеннского анонима VIII в. (velocissimi: Rav. Anon. IV, 13. P. 201-202). См. также: Назаренко 1993. С. 201-202. Коммент. 111.

[117] Жену Святополка; см. выше (VII, 73) сообщение о том, что она осталась в плену в Киеве после бегства мужа в Польшу.

[118] Туни — уменьшительная форма имени Антоний. Туни был одним из учеников Бруно Кверфуртского и аббатом монастыря в Мендзыжечи (Междуречье) в Великой Польше (на Нижней Обре, левом притоке Варты).

[119] Генриху II.

[120] Византийскому императору Василию II.

[121] Чувствуется, что хронист затрудняется в оценке произошедших на Руси событий.